Выбрать главу

В самой тенденции — проявление типично композиторской практики: ничто не должно исчезнуть (сходные моменты в изобилии можно найти у Прокофьева, Шнитке и многих других). Архив Гаврилина помог понять важный факт: de jure — пропало многое, de facto — ничто не осталось брошенным. Знаменитые гаврилинские интонации-маски, впервые появляясь в театральной музыке, помещались затем в иные жанровые контексты: пьесы, балеты, циклы, действа…

Так случилось и с «500 000 022-й»: темы из музыки к спектаклю получили второе рождение на страницах фортепианных миниатюр (а точнее, были сочинены за роялем, затем отзвучали в спектакле — и снова вернулись в свое фортепианное русло). Имеются в виду пьесы «Мушкетёры», «Шутник», «Весёлая прогулка». Последняя, кстати, под названием «Праздник» позже вошла в балет «Дом у дороги». Очертания ля-минорной темы вступления к спектаклю вполне угадываются в соль-минорной «Здравице» на стихи В. Максимова, созданной в 1977 году.

И это не случайно: музыка к тюзовскому спектаклю очень полюбилась и зрителям, и актёрам, и режиссёру — это был настоящий успех молодого композитора, начало его «большого театрального плавания». Если прибавить к этому первую работу в кино и первые издания сочинений («Немецкая тетрадь», песня «В пути» — ленинградское издательство «Музыка»), можно с уверенностью сказать, что 1966 год был одним из самых удачных в жизни Гаврилина. Его омрачили только несуразный переезд и, быть может, одно несостоявшееся сочинение.

Дело в том, что Зара Александровна Долуханова попросила Гаврилина написать для неё цикл на стихи Марины Цветаевой. Композитор, влюблённый в поэзию Цветаевой, с большим интересом принялся за работу. В итоге он сочинил только один фрагмент для фортепиано (назвал его «К Марине»), а другие части никак не вырисовывались.

Гаврилин мучился. Подолгу гуляли они с Наталией Евгеньевной, на ходу он, как обычно, сочинял. «У нас много было пешеходных маршрутов в городе, и по изменению ритма нашей ходьбы я понимала, что он сочиняет. Тогда вся наша прогулка шла в полном молчании, пока я не слышала: «Что ты молчишь?» — «А теперь можно говорить?» — «Да» [21, 59].

По поводу работы во время прогулок сам композитор как-то отметил: «Я стараюсь узнавать больше людей разных возрастов и профессий. Люблю по лицам прохожих гадать, кто они такие, что думают, от чего страдают, отчего у них именно такие лица. Именно так чаще всего нападаю на идею (музыкальную)» [19, 155].

В этот раз ходьба и изучение встречных лиц связывались с ритмами будущего вокального цикла «Марина». А мимо проплывали ленинградские окна. И всегда Валерий Александрович замечал одно, «где опять не спят», и читал по этому поводу стихотворение Цветаевой. Но музыка так и не явилась.

То, что было в итоге создано, частично вошло в вокальный цикл «Вечерок-2» (слова Ахматовой, Бунина, Надсона, Гаврилина, Шульгиной). Но этот опус Мастер, к сожалению, так полностью и не записал: он сохранился в эскизах, по которым никак нельзя восстановить произведение (целиком был зафиксирован лишь романс из этого цикла на стихи Альбины Шульгиной — «Вянет и алый цвет», посвящённый супруге). И позже Валерий Александрович очень сожалел о своей «Марине» и с грустью констатировал: «Не одолел Цветаеву, она мне оказалась не по зубам[114]» [21, 104].

Так незаметно подкатился следующий — 1967 год. Гаврилины вновь переехали — на сей раз в центр, поближе к Ольге Яковлевне. И адрес выбрали знаменательный — Пестеля, 14. «Квартира была на углу улицы Пестеля и Литейного проспекта, где когда-то жила госпожа Мерклинг, у которой бывал Пётр Ильич Чайковский, где жил Маршак, где детские годы провёл Вадим Николаевич Салманов. Нас в этой квартире ничто не смущало, — отмечает Н. Е. Гаврилина, — ни то, что она на первом этаже и окна выходят во двор, ни то, что она состояла из одной большой комнаты — 42 метра, ни то, что там не было ванной, ни то, что она с довоенных времён не ремонтировалась, ни то, что хозяйка этой квартиры, Ирина Ивановна Гурко, дочь некогда известного эстрадного конферансье и куплетиста, жила здесь с шестью кошками. Мы были счастливы, что уехали из Купчина в наш родной Ленинград, что квартира только одной стеной соседствовала с другой. Играй сколько хочешь — никому не помешаешь!» [21, 106].

И опять началось обустройство. Ремонт сделали наспех: разгородили одно большое помещение на три маленьких и получили детскую, спаленку и кабинетик. Гаврилин разрешил новой жительнице квартиры в Купчине забрать с Пестеля телефонный аппарат (причём самолично перерезал провод), и семейство снова осталось без связи с миром. Приходилось оставлять всем номер Ольги Яковлевны, а потом заходить к ней и узнавать, не передавали ли чего. В итоге Валерий Александрович обратился в отдел культуры обкома партии — номер был получен.

Имелись у квартиры свои безусловные плюсы. Прежде всего местоположение: Ольга Яковлевна рядом, детский сад — тоже. Но вскоре отчётливо обозначился и главный минус: воскрес и во всеуслышание заявил о себе кошачий запах. Ежедневное мытьё полов не спасало. На помощь пришли ученики Гаврилина из Дома народного творчества (он несколько лет вёл на общественных началах кружок композиции). «Это были солидные — от 50 до 80 лет люди разных профессий, — рассказывает Наталия Евгеньевна. — Доктор Г. Я. Крейзберг, инженеры В. И. Клестов, Г. В. Бру-сянин, полковник А. Г. Ширшов, хормейстер И. И. Кусов. Они с большим уважением и нежностью относились к Валерию. Узнав о наших «кошачьих» мытарствах, стали деятельно нам помогать» [21, 107].

Из всех предложенных химических составов сработало одно-единственное, выбранное Крейзбергом. Но на следующий год Гаврилины снова предприняли ремонт (решено было всё-таки сделать из одной комнаты не три, а две и поставить перегородку до потолка). Рабочие стали пилить пол для установки перегородки — и кошачий запах опять всплыл со всей душераздирающей очевидностью: начался новый этап борьбы…

А тем временем Гаврилину необходимо было ненадолго уехать из города на Неве. В январе вместе с другими ленинградскими музыкантами он отправился на фестиваль по волжским городам. Концерты прошли в Казани, Ульяновске, Саратове, Волгограде. По просьбе редакции «Ленинградской правды» автор «Русской тетради» написал две статьи. Одну из них (естественно, только в черновом варианте) озаглавил «Верноподданнические заметки», поскольку не стал в ней упоминать о бесчисленных минусах фестиваля. Потом переживал, решил, что в других текстах будет говорить только правду, — и следовал этому решению, но, конечно, такие тексты далеко не всегда публиковали.

Истинное положение вещей Гаврилин, разумеется, отразил в обращениях к более узкому кругу читателей, то есть в письмах к семье. Родным он сообщил, что целый день пробыл в Москве, ездил в фольклорную комиссию и слушал уникальные записи певицы, которую москвичи отыскали в Смоленске. Отметил, что Волгоград прекрасный город, с Саратовом не сравнить. Одно из писем завершалось словами: «Ваш милый, симпатичный папа Валерик Гаврилин. С подлинным верно — член правления ЛОССК В. Гаврилин. Совершено в г. Саратове, в гостинице «Волга», в номере № 60, 25 числа января месяца сего года. Примечания: без примечаний. Дополнения: привет от М. Бялика» [21, 110].

Печать Валерий Александрович нарисовал сам в виде нотки. В центре значилось: ЛОССК, М. П., и чуть ниже: Г.Р.М. — В.А.Г. А по кругу — расшифровка загадочных букв: «В. А. Гаврилин — гордость русской музыки».

И вот, собственно, о том, что происходило на самом деле: «Фестиваль проходит вяло, посещаемость отвратительная <…> Люди здесь неприятные, чванливые. Простой народ, как и всюду, впрочем, необычайно привлекателен <…>. Мои собственные концерты — сплошная фикция. В программе кроме меня ещё пятеро «мальчиков» — Адмони, Чернов, Евлахов, Слонимский, Баснер. Каждый вытянул у себя для этого концерта по десятикилометровому опусу, а я, как всегда, последняя спица в колеснице. <…>

27-го концерт (та же программа) в филармонии, но начало почему-то в 17 часов. Может, я отстал от жизни, может, из моего поля зрения выпали какие-нибудь последние решения государственной важности, в свете которых по пятницам люди работают до 16 часов, а с работы делают «топы-топы» прямо в театр. Как я и предвижу, народу в таком концерте будет ноль, внимания — столько же. Впрочем, и презрения не будет».

вернуться

114

Был и такой факт, связанный с этим трудным сочинительством. 1 апреля 1970 года Гаврилин записал в календаре: «Коловскому <Олег Павлович — музыковед, главный редактор Ленинградского издательства «Музыка» > — отменить Цветаеву» (она была включена в план издательства). В конце марта появились афиши — концерт Долухановой. «Я на концерт не пойду и разговаривать с Зарой Александровной не буду. Уеду в Репино» [21, 147]. Потом разговоры про Цветаеву периодически возобновлялись, но дело так и не продвинулось.