Упоминание о театрализованных трактовках отнюдь не случайно и в высшей степени значимо, поскольку «Вечерок» — это, разумеется, ещё одна специфическая моноопера Гаврилина, созданная уже по сложившимся в творчестве Мастера законам драматургии. Исход известен изначально, причём песня, открывающая цикл, повторяется и в его завершении. Так первая и последняя страницы очерчивают границы замкнутого психологического пространства и вместе с тем как бы уподобляются обложке «альбомчика».
Лирической героине противостоит образ Времени. «Музыка часов» пронизывает ткань «Вечерка». Мотивы времени, кстати, встречаются в сочинениях Гаврилина очень часто, причём в самых разных вариантах. В представлении композитора, которое он отразил в одной из своих заметок, часы беспрестанно говорят одно и то же: «Кто — ты? Что — ты?» [20, 271].
Лейтмотив времени в «Вечерке» звучит по-разному: иногда он вызывает в памяти колыбельные интонации, иногда напоминает звон колокола, но, так или иначе, неотступно преследует женщину, не даёт ей забыть о приближении «двенадцатого часа».
Как и в «Тетрадях», мысли героини постоянно перетекают из реальной жизни в светлые воспоминания[169]. Идиллическая образность полностью разрушается в двух кульминациях, решённых по-гаврилински парадоксально. Сначала героиня вспоминает стишок про Августина, только в её интерпретации поэтический текст танцевальной австрийской песенки соединяется с мелодией, в которой причудливо переплетаются интонации средневековой секвенции Dies Irae («День гнева») и плача.
И в эту музыкальную ткань постепенно включается мотив часов: впервые здесь раскрывается истинная суть образа Времени, отнимающего у человека молодость, радость жизни, любовь: «Всё прошло, прошло, прошло, всё прошло, прошло, прошло…» — несколько раз повторяет героиня, а потом снова перелистывает страницу альбомчика и оказывается в ирреальном мире своих грёз: воображению её рисуется картина бывшего когда-то любовного свидания.
В заключительной кульминации (песня «Ах, да-да-да, до свиданья…») громоподобный бой часового механизма (он словно гигантский колокол) звучит уже на фоне плача[170].
В «Вечерке», в отличие от «Русской» и «Немецкой» тетрадей, нет зрителей: главная героиня разыгрывает спектакль воспоминаний не перед публикой, а сама перед собой. Под беспрестанное тиканье часов она ведёт беседу с прошлым, обращаясь то к себе, то к покинувшему её возлюбленному, который становится незримым участником действия.
Имитация часового говора, мелодичного звона шкатулки ассоциируется с театральной декорацией комнаты, заполненной старинными предметами. И, разумеется, органично существовать в этой созданной музыкальными средствами атмосфере может только настоящая драматическая актриса. Певица, не наделённая актёрским даром, вряд ли раскроет образ гаврилинской героини.
Зара Александровна справлялась с этой ролью блистательно.
«Я был свидетелем роста исполнения «Вечерка» <Долухановой>, — отмечает Гаврилин. — В самом деле, первое исполнение — это был обыкновенный вокальный цикл. Последнее — это была уже моноопера, это была монотрагедия, блестяще сыгранная, блестяще спетая» [19, 205].
1 августа 1982 года на даче в Строганове Наталия Евгеньевна записала в своём дневнике: «Вечера уже холодные, сижу в кухонной половине дома. А Валерий — там, где пианино, и проигрывает для себя весь второй «Вечерок». Сколько там появилось нового, интересного, трагичного по сравнению с тем, что было раньше! Я ему: «Ну не надо больше усовершенствовать. А то испортишь ещё». А он: «Типун тебе на язык! Вот клянусь тебе: когда услышат — всех поразит, а ещё ты слов не знаешь» [21, 254].
К величайшему сожалению, это сочинение, имеющее подзаголовок «Танцы, письма, окончание», никто никогда не услышал: автор его не записал. Известно, что цикл создавался в 1975–1991 годах на стихи А. Ахматовой, И. Бунина, С. Надсона, А. Шульгиной и самого Гаврилина и что много музыки перешло в него из несостоявшегося сочинения по Цветаевой.
Композитор писал свои «Танцы, письма…» в расчёте на исполнительские интересы З. Долухановой. Однако в 1982 году Зара Александровна ушла со сцены, и цикл пришлось переделать с учётом певческих возможностей другой артистки — Н. Герасимовой (сопрано). Предполагалась также премьера в третьем исполнении Л. Шевченко (драматическое сопрано), но и она не состоялась из-за отъезда певицы в Германию. Так как Валерий Александрович никогда не работал «в стол», он не стал записывать сочинение, а по немногим сохранившимся рукописным фрагментам невозможно получить целостное представление о музыке второго «Вечерка».
На одной из страниц рукописи Гаврилин в произвольном порядке приводит названия песен: «Часы, ночь на улице», «Шарманка», «Опять черёмуха», «Богородица», «Дайте фиалок», «Valse triste», «Вянет и алый цвет», «Вечерок» A-dur, «Молитва», «Последний вальс», «Эпилог». Нередко композитор выписывает музыкальные темы отдельно от названий песен, поэтому невозможно порой понять, какая из этих тем относится к какой части. Очевидно лишь то, что вторая часть цикла мыслилась как органическое продолжение первой, как завершение трагедии угасшей любви.
По мысли композитора, во втором «Вечерке», как и в «Альбомчике», должны были раскрываться самые разные, нередко противоположные грани образа лирической героини: мечтательность и доверчивость; игривость и склонность к трагическому мироощущению. На одной из страниц эскизов Гаврилин приводит стихотворные строки, порою совершенно контрастные по настроению: «Дайте фиалок! — Нету фиалок. — Дайте роз! — Нету роз. — Дайте хоть лютиков! — Нету лютиков! Ничего, ничего нет»; «Бим-бом-бом, / Пишу тебе в альбом. / Что писать тебе в альбом — / Право, я не знаю. / Разве счастья пожелать? / От души желаю!»
Как видим, шуточные стихи, считалки, стихотворения из детского фольклора (типа «Вам барышня прислала сто рублей») сочетаются во втором «Вечерке» с самыми драматическими произведениями Бунина, Надсона, Ахматовой. Среди стихов Надсона, например, — «Над свежей могилой»; из Ахматовой — «Как страшно изменилось тело», «И вот одна осталась я считать пустые дни».
«Я мечусь, — жаловался Гаврилин, — то в театр, то в кино, а это сочинение <второй «Вечерок» > мне так дорого, как ребёнок. И я не могу его никому отдать, оно такое тонкое, что ни в каком театре оно не прозвучит» [21, 553]. И ещё о своём любимом детище: «Первый «Вечерок» — чисто вокальный. Второй «Вечерок» — новая форма: песни, танцы. Навеяно парафразами на памятнике певице Эмской, что на Никольском кладбище Александро-Невской лавры[171]. Здесь вся её жизнь — от расставания с возлюбленным до смерти. У меня музыки полтора часа. У меня появилась идея вечера танцев и романсов. На два, на три голоса хор, и каждый начинает для себя воображать свой танец — стиль «Амаркорда» [21, 553].
К сожалению, в полной записи существует только один романс из цикла «Танцы, письма, окончание» — «Вянет и алый цвет» на слова А. Шульгиной, посвящённый Н. Гаврилиной. Вторая (инструментальная) часть его формы строится на том самом мотиве Времени, который пронизывал ткань «Альбомчика»[172]. История создания этого изумительного романса такова:
«Я сетовала, что Валерий мне не посвятил ничего из своих сочинений, — рассказывает Наталия Евгеньевна. — Он успокаивал: «Второй «Вечерок» будет посвящён тебе». Больше я никогда не заводила об этом разговор. И вот в день моего рождения получаю подарок — нотный лист, на нём надпись: «В. Гаврилин Наталье Евгеньевне Гаврилиной в день рождения 24/1-93 года. Посвящение Lamento из «Вечерка» № 2. С любовью С.-Петербург».
169
«Не случайно здесь нет движения от завязки к развязке, — справедливо отмечает Тевосян, — ибо всё, что сохранилось в альбомчике, изначально в прошлом, хотя одновременно всё это и есть настоящее по его неизбывной актуальности во времени: листок в «альбомчике» — «ветхий да вечный», он «навсегда» для женского сердца, неподвластного мужской логике. Не случайно и уменьшительно-ласкательное название цикла. Развитие положений и событий снято уже в самой драматургии» [42, 241].
170
Отметим попутно, что эти две кульминационные вершины знаменитого вокального цикла существуют в инструментальных интерпретациях. Так, часть «Ах, мой милый Августин» в фортепианном варианте носит название «Баю-баю-баюшки» (сюита «Пять пьес»), «Ах, да-да-да, до свиданья…» вошла в фортепианную сюиту «В концерте» под названием «Окончательный танец», в балет «Анюта» под заголовком «Цыганский танец».
171
«Одна из прогулок в этот мой приезд, — вспоминала Галина Константиновна Конобеева, музыкант, почитатель и друг Гаврилина, — была на Никольское кладбище Александро-Невской лавры. Был вечер. Подошли к склепу Анастасии Вяльцевой, подошли к небольшому собору, и Валерий Александрович обратил моё внимание на небольшую женскую скульптуру и сказал: «Она меня вдохновила на второй «Вечерок».
Когда я приехала снова в Ленинград, я самостоятельно отправилась на Никольское кладбище разыскивать эту скульптуру. Подхожу, читаю с одной стороны:
«Эмская Мария Александровна. 4/V — 25 г.»
Вот она, «виновница» его вдохновения!» [25, 421–422].
172
Премьера романса в исполнении А. Ковалёвой (вокал) и Н. Тульчинской (фортепиано) состоялась в 1999-м в Череповце.