Уже позже я нашла в справочнике, что значит Lamento-. плач, рыдание, жалоба. Когда он мне дарил эти ноты, то была глубокая благодарность и тихая радость, а теперь всё приобретает другой смысл — это прощание со мной. Вот так. Горько» [21, 425].
К этому романсу, созданному для второго, увы, незаписанного «вечернего спектакля», неизменный соавтор Гаврилина Альбина Шульгина сочинила проникновенные, щемяще грустные стихотворные строки. Ими и завершим наш музыкально-театральный очерк:
Очерк 15
ПОД ЗНАКОМ ОПЕРЫ
В Каталоге сочинений Гаврилина романс «Вянет и алый цвет», посвящённый жене, датируется 1983 годом. Гаврилину было всего 44 года, мог ли он в тот период всерьёз задумываться о преждевременном расставании? Очевидно, мог. Здоровье его было настолько шатким, что порою он боялся планировать свою жизнь даже на несколько дней вперёд.
1974 год. «Больница, Институт пульмонологии. Выяснилась интересная особенность его организма: у него не оказалось лобных пазух, как у птицы, а собирались делать проколы. Куда?» [21, 177].
Июнь 1975 года. «Валерий попал в Боткинскую больницу. Предположительный диагноз — пневмония и грипп. Слава Богу, пневмония не подтвердилась. Через несколько дней он мне рассказывал: «Представляешь, какие медсёстры! Они мне за ночь пять рубах поменяли!» [Там же, 185].
31 мая 1979 года. «Валерия прооперировали — аппендицит. Так что все наши планы откладываются на неопределённое время, скорее бы поправлялся. Хожу каждый день в больницу. Первый день после операции было ничего. Бедный, всё-то на него валится — невезучий в смысле здоровья» [Там же, 215].
Но главной бедой, конечно, было сердце. Вероятно, если бы не нервная работа, не тяжёлые переживания из-за разного рода неудач и отказов, — здоровье удалось бы поправить. Но Гаврилин не успевал уделять себе время. Ещё одной вечной проблемой был трудный композиторский заработок: партитуру нужно принести в театр не позже оговоренного срока, а новых тем нет (они ведь, как известно, «по щелчку» не рождаются). При этом никакие компромиссы или формальные отписки невозможны: для Гаврилина, как известно, либо великолепно, либо ничего.
Тяготил его и груз вынашиваемых сочинений. Творческая жизнь Мастера протекала под неизменным знаком оперы. Иногда этот знак, подобно солнцу, озарял путь ясным светом: не было сомнений в том, что непременно надо писать. А потом вдруг оперный жанр уходил в тень, заслонялся иными планами и обязательствами. Но вместе с тем он никогда полностью не исчезал с горизонта: Гаврилин неоднократно возвращался к идее создания оперы.
Среди замыслов был, например, «Ревизор» по Н. В. Гоголю (либретто Я. Бутовского), над которым композитор работал с 1967 по 1970 год. «Можно считать, — отмечает Тевосян, — что композитор представлял будущую оперу как комическую и речитативную, вероятно, по примеру «Сорочинской ярмарки» его любимого Мусоргского» [42, 454]. Гаврилин трудился над этой оперой очень увлечённо, детально прорабатывал образ Хлестакова, многое менял в либретто. А итог такой: «В феврале Валерий оперу явно не кончил, — рассказывает Бутовский, — а потом он вообще перестал о ней говорить. Я не выдержал и как-то спросил: «Что с Саратовской оперой? [Композитор предполагал поставить оперу в Саратове.] Не получилось?» Выразительным жестом руки он очень наглядно поставил точку» [42, 456].
С 1970 по 1974 год Мастер работал над музыкальной драмой по повести Гоголя — «Шинель» (либретто Я. Гордина)[173], называл это сочинение оперой в обрядах. Написанную музыку он однажды решил показать музыковеду М. Бялику, который потом об этом удивительном эпизоде рассказывал: «Находившийся в необычно приподнятом настроении Валерий вдруг предложил: «Хотите, я покажу вам своё сочинение?» Мы, конечно, захотели.
Открывая рояль и готовясь услышать гаврилинскую «оперу в обрядах», я, однако, не без тревоги размышлял: «А при чём тут обряды, какое отношение они имеют к судьбе такого непоэтичного, далёкого от деревенской среды персонажа, как Акакий Акакиевич?» Оказалось, имеют. Сначала обряд, связанный с рождением: «Это что за паренёчек, какой несёт цветочек?» Потом возникает тревога, бьёт набат: «Динь-дон, динь-дон, загорелся кошкин дом». Волнение нарастает, переходя в бурю, — ту самую, что унесёт новую шинель, а с нею и жизнь героя. Нагнетаемое напряжение становилось тем сильнее, чем интенсивнее его, казалось, сдерживает мерное раскачивание колокола и обрядового напева. Под конец оно оказалось невыносимым. «Спирает дыхание», — обронил я, когда Валерий вдруг остановился, чтобы, как я подумал, сделать паузу. «А дальше я и не сочинил», — сказал он и, встав, отошёл от рояля.
По-видимому, Валерий не окончил и не записал её. До сих пор корю себя, что из-за неожиданности сделанного Валерием предложения продемонстрировать свой опус (в иных случаях его приходилось долго умолять, и он, большей частью, не соглашался) я не записал его игру и пение на магнитофон» [42, 458].
Предполагалась постановка в Театре музкомедии. Гаврилин показал музыку режиссёру В. Воробьёву, но тот её не оценил, а потом пошёл в обком партии и пожаловался, что Гаврилин не работает над сочинением. Естественно, Валерию Александровичу тут же позвонили из обкома и всё услужливо передали. После этого он решил доя себя, что с таким режиссёром работать не будет. Так музыкальная драма навсегда осталась в эскизах. Одна из её тем («Шпаната» на текст песни кандальников, финал оперы) впоследствии вошла в «Перезвоны» (последний номер — «Дорога»).
А какой интересной, по-гаврилински театральной могла бы получиться эта «Шинель»! Судить об этом можно хотя бы по немногочисленным колоритным описаниям, которые оставил автор:
«К «Шинели»
— вечерний Невский. Извозчики. Разные гуляющие. Возникает ветер, увеличивается, всё гонит. Акакий Акакиевич появляется — ветра как нет, — это уже ангельское шуршание, звоны, небесная музыка. Грабёж — пауза, затем клавесин, и барышня поёт:
Вы поедете на бал?
Затем то же поёт солидный человек.
Затем то же поют господа.
Затем — молодые люди.
Все наступают на него, он только тут в ужасе кричит — и крик сливается с ветром, который гонит маски пританцовывающих людей по Невскому.
Финал: Руки загребущие на музыку Шпанаты» [20, 167–168].
И это сочинение Мастера мы тоже, увы, никогда не услышим.
Позже (1989–1991 годы) Гаврилин работал ещё над одним опусом по Н. В. Гоголю — это был балет «Невский проспект» (либретто А. Белинского).
В 1993 году Белинский отправил Гаврилину письмо: «Чувствую себя недурно и занимаюсь Гоголем. Кое-что к 1 сентября привезу. Здесь в Щелыково Максимова и Васильев. Последний РВЁТСЯ на «Невский проспект». Будет играть художника. Хореограф всё-таки Брянцев!» [42, 463].
Предполагался фильм-балет. Гаврилин сочинил трагическую тему Петербурга, играл её Белинскому. И пока тот искал спонсора, композитор написал уже всю музыку (естественно, не на бумаге, а в уме). Но в итоге денег на постановку не нашлось.
«Валерий мужественно всё перенёс, — отмечает Наталия Евгеньевна в дневнике 9 августа 1993 года, — даже как-то легко сказал: «Полный отлуп». Но потом уже, через несколько часов, поведал: «Когда Д. М. Гинденпггейн (директор киностудии «Аккорд». — Н. Г.) мне это сказал, у меня помутилось сознание на какое-то мгновение. Ведь несколько месяцев напряжённой работы насмарку. Куда теперь я дену эту музыку?» На мои увещевания, что она не пропадёт, ответил: «Сил физических у меня мало». И через некоторое время: «Вот муж у тебя и безработный». Всё говорится полушутя, но стоит за этим ощущение своей ненужности этому миру, перспектива безденежья, неустроенности, когда каждый день жизни преподносит такие «сюрпризы», что не знаешь, как выжить» [21, 442].
173
Из дневника Н. Е. Гаврилиной (май 1974 года): «Валерия пригласили в Театр музкомедии написать музыку к спектаклю «Шинель». Либретто Якова Гордина. Ставить будет В. Воробьёв. Валерий уже много сочинил музыки, но говорит, что не ложится на текст. Однако Гордину об этом сказать пока не решается. Музыка очень выразительная и ритмическая. Володя Рецептер <актёр, режиссёр> говорил: «Ты написал балет» [21, 177].