На премьере «Трёх мешков…» Гаврилин не был. Он достал пропуски супруге и Н. Л. Котиковой, а сам надеялся пройти через служебный вход. Но строгие стражи театрального порядка не сумели понять, что композитор и правда может иметь какое-то отношение к спектаклю: Гаврилин не стал ничего доказывать и ушёл.
«Трём мешкам…» была уготована совсем недолгая жизнь — вскоре спектакль запретили. «Нашлись и такие критики, которые в угоду начальству разнесли его в пух и прах», — комментирует Наталия Евгеньевна [21, 181][178].
Гаврилину все эти истории, конечно, сил не прибавляли, но, несмотря на нездоровье, работал он очень напряжённо. Поменял своё расписание: теперь вставал рано, занимался на рояле, сочинял (нередко выходил для этого на прогулку), потом обедал. Таким образом, вся первая половина дня была расписана. Телефонные звонки строго запрещались: на них было отведено время с 14 до 15 — и ни минутой позже. Домашние получали серьёзный выговор, если звали композитора к телефону в другие часы. «Некоторые знакомые отнесли это за счёт того, что два Цербера — Наташа и Ольга Яковлевна — не допускают их до его «персоны». Им было невдомёк, что мы выполняем его требование. Он мне говорит: «Мне так трудно снова входить в прежнее состояние!» Все наши знакомые, мои и мамины, предупреждены, чтобы нам в эти «священные» часы не звонили» [21, 182].
В то время композитор готовился к своему авторскому концерту. Он состоялся 9 апреля 1975-го во Всероссийском театральном обществе. Это был подлинный успех, яркое свидетельство того, что музыка Гаврилина нужна, любима, хорошо известна слушателям. Многие в тот памятный вечер сказали Валерию Александровичу тёплые, искренние слова — музыковед М. Бялик, «коллеги театральные»: В. Голиков и Г. Опорков, Л. Додин, З. Корогодский и Л. Малеванная, друзья и почитатели.
О том, что звучало, мы сегодня можем узнать только из дневника Наталии Евгеньевны: «Немецкая тетрадь» — пел Борис Лушин. В записи шли две «Скоморошьи песни», «Императорский вальс» в исполнении Э. Хиля. Музыка из спектаклей «Горячее сердце», «Свои люди — сочтёмся», марш из спектакля «Через сто лет в берёзовой роще», Лёня Дьячков читал монолог Раскольникова под музыку, так и не прозвучавшую в спектакле. Во втором отделении исполнялись песни: о Шмидте, «Почтальонка», «Дорогой, куда ты едешь», «Песенка про сокола и его подругу», «Домашняя песенка», «Два брата». Пели Ира Соколова, Саша Хочинский и Витя Фёдоров» [21, 182].
На этом концерте мы останавливаемся так подробно потому, что подобные мероприятия и признание слушателей особенно важны художникам, чьё мастерство не было по достоинству оценено в так называемых «официально-профессиональных учреждениях». А ведь консерватория с её обитателями по-прежнему была повёрнута к Гаврилину вполоборота. Впрочем, эта ситуация его, думается, уже не слишком задевала: он всё больше погружался в атмосферу театра и черпал из него всё новые и новые идеи для своих реформаторских опер.
В 1975 году была создана музыка к двум спектаклям (рукописи, увы, утрачены): «Ремонт» — народная комедия в трёх актах В. Рощина (18 мая, Государственный академический театр комедии; режиссёр В. Голиков, художник С. Бархан) и «Думая о нём» — драматический очерк в двух частях В. Долгого (14 июня, ТЮЗ; режиссёр З. Корогодский, художник Э. Кочергин). Последний наиболее важен, поскольку дал жизнь ещё одному значимому вокально-инструментальному опусу. Но обо всём по порядку.
Корогодский решил поставить пьесу, которая вызвала мощный общественный резонанс. В основу её было положено реальное событие, описанное, в частности, К. М. Симоновым в «Комсомольской правде» от 22 сентября 1972 года. Заметка называлась «В свои восемнадцать лет. Размышляя о подвиге комсомольца Анатолия Мерзлова». Речь шла о юноше, который 3 июля того же года ценой своей жизни спас от пожара хлеб. В заметке Симонова приводились выдержки из писем, поступивших в редакцию газеты после случившейся трагедии. Большинство читателей восхищались подвигом Мерзлова, но были и те, кому подобный героизм казался ненужным.
«Когда «Комсомольская правда» опубликовала статью о подвиге рязанского комсомольца, тракториста Анатолия Мерзлова, — отмечал Гаврилин, — в нашей печати открылась острая полемика. <…> Анатолий Мерзлов, не задумываясь, отдал <жизнь>, спасая урожай. Я также много думал 334 об этом. И понял, что юноша отдал жизнь не за несколько тонн металла, не за какое-то количество зерна, а отдал её во имя утверждения одного из самых прекрасных человеческих свойств, которые, собственно, и делают человека человеком. Я бы назвал это совестливостью. Здесь её ответственность за своё дело, её ответственность перед людьми, живущими с тобою вместе, с тобою рядом, благодарность за труд, за их борьбу во имя жизни. Его последние слова были: «Перенесите меня в окоп, где все». Он чувствовал себя бойцом» [5, 9].
«Спектакль был основан на газетных документах, — рассказывала Н. Е. Гаврилина, — и Зиновий Яковлевич считал, что убедить в правоте поступка Мерзлова молодых зрителей можно будет только тогда, когда о святых вещах: о земле, памяти, матери, хлебе — будут звучать песни-зонги. Артист ТЮЗа Николай Иванов рассказывал мне, как Валерий ему жаловался: «Корогодский требует от меня какие-то зонги. А я не понимаю, что ему нужно. Пойдём со мной». Пришли в гримёрную. Поговорили. А вскоре он не только принёс зонги, но уже выучил их с Сашей Хочинским. И мы все ахнули». «Если бы не было музыки Гаврилина, его зонгов, — вспоминал Корогодский, — о спектакле бы, может быть, и не вспомнилось. <…> Валерий написал такие мощные зонги, которые самоценны…» А музыка эта легла в основу вокально-инструментального цикла «Земля». Впервые он с успехом был исполнен хором мальчиков Хорового училища при Капелле под руководством Фёдора Михайловича Козлова [1978 год] и сейчас исполняется Хором мальчиков Петербурга. Организовал его и руководит им Вадим Пчёлкин, который в детстве пел гаврилинские сочинения в хоре Капеллы» [21, 184].
Вокально- симфонический цикл «Земля» на слова Альбины Шульгиной был создан в 1975-м — собственно, в год рождения спектакля «Думая о нём». Опус, выросший из театральных зонгов, получился совершенно уникальным. Узнаём об этом уже из авторского предисловия к первому изданию партитуры: «Земля» — цикл небольших песен-плакатов о том, что составляет основу основ всякой человеческой жизни. Сочинение адресовано самой широкой аудитории. Манера пения должна быть очень простой, далёкой от академической, скорее ориентированной на манеру, распространённую в вокально-инструментальных ансамблях. Очень трогательно звучит сочинение в исполнении детских хоровых коллективов, которым автору особенно хочется рекомендовать его.
Допустимы любые вольные обработки как вокальной партии, так и сопровождения, в зависимости от исполнительских ресурсов. Возможно сопровождение, ориентированное только на партию фортепиано или электрооргана, однако роль ударных инструментов ни в коем случае не должна быть преуменьшенной. Допустимы варианты состава ударных инструментов, но необходимо точное следование ритмическому рисунку» [5, 104].
Таким образом, автор предоставляет исполнителям колоссальную свободу интерпретации. «Не кроются ли истоки такого подхода в бескорыстном музыкально-поэтическом творчестве внутри молодёжной самодеятельности, где под простенький аккомпанемент гитары распевали свои так называемые «авторские песни» современные барды — парни и девушки, не претендующие на звание профессиональных поэтов и музыкантов?» — спрашивает автор статьи о «Земле» Г. Г. Белов. И далее проясняет: «Думается, что гаврилинское стремление к универсальности фактурно-исполнительских решений при исполнении данного цикла порождается не принижением себя как композитора, а желанием популяризировать, внедрить в сознание нового поколения высокие этические идеалы, заключённые в поэтических строчках песен-плакатов» [5, 10].
Отсюда лозунговые декламационно-призывные интонации массовых эстрадных песен, отсюда и повышенное внимание к ритмической организации. Чтобы приблизиться к современному звучанию вокально-инструментальных ансамблей, необходимо было создать чётко организованный ритмический фон, так называемый бит. В составе оркестра — литавры, барабан, бонги, электрогитара, бас-гитара, электроорган. Упругая танцевальная ритмика — характерная черта многих эпизодов вокальных циклов Гаврилина. Однако в «Земле» композитор преследовал особую цель: быть современным, говорить на понятном, доступном молодёжи языке. Это привело к созданию образа современной деревни, нивелировало отчасти индивидуальную авторскую интонацию[179].
178
В 1975 году за музыкальное оформление спектакля «Три мешка сорной пшеницы» Гаврилину был вручен Диплом Всероссийского смотра к 30-летию Победы. Отметим попутно и другие театральные награды: Почетная грамота за музыку к спектаклю Театра им. Ленинского комсомола «Две зимы и три лета» (1975); Диплом лауреата первого Ленинградского смотра «Молодость, мастерство, современность» за плодотворную работу над песнями и музыкой к спектаклям драматических театров (1974).
179
«Моторика вовлечённости в быстрое равномерное движение, — пишет А. Тевосян по поводу «Земли», — как вовлечённость в толпу, и формульность, стирающая оттенки смыслов и интонации. Неизвестно как проникшие сюда и неведомо как уцелевшие слова «О, дай ей Бог» (в советском правописании — с прописной буквы!), однако — в отличие от того, как точно и тяжеловесно падут они в настороженную душу притихшего зала в «Смерти разбойника» («Боже, и зачем же тебе не простить меня»), — здесь они уносятся в скороговорке молодёжной «песни о встречном» [42, 298].