Но при всех хлопотах жизнь в деревне неизменно восхищала: это и походы за грибами, и сбор яблочного урожая, и долгие прогулки всей семьёй. А ещё — вечерние посиделки. Приезжали в Строганове Шульгина, Додин, Максимов… Очень нравилось Гаврилину общаться с деревенскими жителями: их язык и манеру общения он знал с детства, а потому соседи по даче сразу приняли ленинградского композитора за своего.
Однако деревянный дом был капризным. Начала разваливаться старая печь. Печника нашли в соседней деревне, он велел принести ему определённое количество вёдер глины и песка. И вот Валерий Александрович с супругой пошли к известной на всю округу глиняной яме. «Валерий опустился в яму и «выдавал на-гора» вёдра с глиной, которые мы отвозили на тележке домой. Уже полдень, а печника нет. Явился он во второй половине дня, и не вполне трезвый, но печь разбирать начал. Пыль стояла столбом, а мы с Валерием весь мусор и битые кирпичи выбрасывали через окно в сад. За два дня печь была разобрана, а за окном высились груды мусора» [Там же].
Разумеется, по ходу дела печник постепенно отчалил в загул. Начал он с малого: просил то стопку, то две, но постепенно перешёл на стаканы, и обмазывали печь они уже вдвоём с Гаврилиным. А заключительную работу (побелку печи) Валерий Александрович выполнил и вовсе без печника, вместо него работала супруга, Наталия Евгеньевна. Печник же «всплыл» только через несколько дней — пожаловал за деньгами.
Кроме того, со временем отчётливо обозначилась ещё одна забота: стало ясно, что нижние венцы дома прогнили и их нужно менять. Занимался этим некий Пушкин — местный житель. Гаврилины обратились к нему и получили согласие: Пушкин должен был заготовить брёвна, привезти их и поставить новые венцы. Но что-то у того однофамильца великого поэта не заладилось. Он тянул время и неизменно сообщал: «Александрыч, до «белых мух» брёвна будут привезены, не беспокойся» [Там же, 203]. Но и с «белыми мухами» брёвна не подоспели.
В новой гаврилинской избе становилось холодно, и жить там не только летом, но и зимой, как мечтал Валерий Александрович, оказалось невозможно. Жаловалась Наталия Евгеньевна и на нехватку продуктов — в сельских магазинах совсем ничего не было.
В завершение такого счастливого рябиново-яблочного лета 1978 года в семье Гаврилиных случилось горе: умерла мама Валерия Александровича.
Клавдия Михайловна долго болела, лежала в больнице. «Все заботы о тяжело больной матери легли на плечи Гали. Когда Клавдии Михайловне стало совсем плохо, Галя позвонила в Ленинград, попросила брата приехать. В тот же вечер он уехал в Череповец. Вернулся через два дня. «Вот и простился я с мамой, теперь я сирота», — так горько это было сказано, что мы не могли удержаться от слёз. 18 августа, на следующий день после дня рождения Валерия, позвонила Галя: мама умерла. Хоронить ездили втроём: Валерий, я и Андрей. Клавдия Михайловна прожила 76 лет» [Там же, 204].
Потихоньку в старую деревянную избу просачивалась осень, пора было уезжать в город. С уходом Клавдии Михайловны в жизни Гаврилиных словно что-то оборвалось — будто уходила в прошлое целая эпоха. Может быть, поэтому Валерий Александрович хотел изменить обыденный уклад, быть ближе к тем родным людям, которые у него ещё остались. Изо дня в день он твердил Наталии Евгеньевне, что ей пора оставить работу в школе и сидеть дома. Для преподавателя с двадцатипятилетним стажем решиться на такой шаг, конечно, было непросто.
Н. Е. Гаврилина могла уйти на пенсию в ноябре (по выслуге лет), но делать этого не хотела: во-первых, ей дали выпускной десятый класс, во-вторых, она планировала зарабатывать деньги. Супруг, однако, настоял на своём: «Уходи сейчас. Ты больше принесёшь пользы дома — займёшься моим архивом. А без твоей зарплаты мы проживём: нам ведь не так много и надо, да и я теперь могу в театрах зарабатывать» [21, 205].
Андрей Гаврилин решения родителей не одобрял, но тем не менее Наталия Евгеньевна вышла на пенсию (от государства ей было положено 47 рублей ежемесячно) и стала заниматься домашними делами. В первое время, конечно, маялась, чувствовала себя ненужной. Валерий Александрович, вероятно, понял это и придумал жене задание — попросил перевести книгу польского автора В. Котоньского «Ударные инструменты в современном оркестре».
Просьба эта была из разряда невыполнимых, поскольку польского Наталия Евгеньевна никогда не изучала. Села переводить со словарём, за помощью обращалась к мужу троюродной сестры Я. Бутовскому, который польский знал. В итоге Гаврилин получил от жены эту книгу на русском языке, да ещё и не в рукописном, а в печатном виде, и даже с переведёнными через копирку рисунками. Так в семье восстановилось равновесие: Наталия Евгеньевна снова почувствовала себя необходимой. И далее, на протяжении всей жизни супруга, оставалась его верным помощником: не только вела домашнее хозяйство, но и принимала активное участие во многих делах Валерия Александровича.
На все гаврилинские театральные премьеры и авторские вечера они ходили вместе и, конечно, сообща волновались. Вместе в марте 1979 года ездили в Тихвин, куда Гаврилина от Союза композиторов направили на празднование 135-летия со дня рождения Римского-Корсакова (после экскурсий он должен был произносить речь на торжественном вечере). Вместе ездили в январе 1980-го на съёмки фильма «Композитор Гаврилин» в Вологду (режиссёр Л. Пчёлкин, сценарист Я. Бутовский[191]). «Снимали Валерия в музыкальной школе с Татьяной Дмитриевной, в деревне Перхурьево, у дома, где прошло его детство, на берегу реки Вологды. Валерий был радостно взволнован, особенно когда встретил в деревне приятеля детства Колю Дворникова.
Съёмки фильма были продолжены в Ленинграде. Снимали Валерия в Союзе композиторов за роялем. Он очень волновался, и это чувствовалось: говорил он с придыханием и без пауз. Да это и понятно: ведь он впервые был перед камерой» [Там же, 220].
Вместе переживали многочисленные свои переезды. Избе в деревне Остров пока ничего не грозило, и Гаврилины навещали её в зимнее время, а вот городскому дому оставалось совсем недолго: флигель в Озерном переулке весной должны были сносить. Снова началась длительная эпопея переезда…
Сперва в вышестоящих инстанциях решили, что композитор поедет жить в новостройки, где стены «из картона». Для Гаврилина этот поворот означал прежде всего полное прекращение музыкальных занятий, поэтому пришлось обращаться в обком партии — добиваться иного жилья. В итоге к просьбам композитора прислушались, дали квартиру в доме 12 на улице Пестеля. Сейчас на нём установлена мемориальная доска с именем Валерия Гаврилина, а на доме 14 — мемориальная доска в честь учителя Гаврилина, В. Салманова.
На Пестеля Гаврилиным суждено было прожить целых 15 лет — довольно долгий срок для их постоянно кочующего семейства. Опять пришлось покупать необходимую мебель и заново обустраиваться. Владимиру Хвостину Наталия Евгеньевна пишет: «Мы здесь уже окончательно и бесповоротно. Обживаем. Пока без газа, без горячей воды, без телефона, и ещё ряда «без» <… > 7 июня у Валерия авторский концерт, если всё будет хорошо. Сейчас при этой погоде: то снег, то ветер, — давление у Валерия скачет и бывает трудновато с головой. Но мы не отчаиваемся» [Там же, 221].
На лето, как всегда, переместились в свою избу — и теперь Валерий Александрович уже время от времени сетовал на то, что дом купили с участком и приходится, хочешь не хочешь, постоянно на нём работать. А 24 сентября отбыли в далёкий тёплый край на фестиваль советской музыки.
Самолёт приземлился в Ташкенте, Гаврилины поселились в гостинице «Узбекистан». И сразу нашёлся для них «экскурсовод»: режиссёр молодёжного театра «Ильхом» Марк Яковлевич Вайль (он ставил тогда спектакль с музыкой Гаврилина — «Сцены у фонтана» по пьесе С. Злотникова).
Чайхана, восточные сладости и звенящая жара — Гаврилину всё нравилось. Несмотря на резкую смену климата, самочувствие было прекрасным. А вечером состоялось торжественное открытие фестиваля в Театре оперы и балета им. Алишера Навои, запись музыки к спектаклю во Дворце молодёжи — одним словом, путешествие в Азию складывалось удачно.
191
В итоге от первоначального сценария осталось совсем немного, что расстраивало Гаврилина. Но многим фильм очень понравился. Свиридов, например, был в восторге.