Грета, сложив руки на груди, стояла равнодушная напротив него, не отвечая ему.
Она давала вылиться гневу, выгореть пламени.
Когда Ганс, забыв о всяком уважении, подскочил к ней разгневанный, дикий, она указала ему холодно на дверь и сказала:
– Иди, ищи их, убежали две твои ведьмы! Не знаю, как и куда, через окно, под землёй… сквозь стену – но ушли. Я о них ничего не знаю.
И никто о них не знал в замке, никто не заметил выходящих, никто не слышал ни шороха, ни стона. Ганс напрасно обещал несколько десятков гривен золота тому, кто ему след укажет. Следа не было, вестей не было.
Мать, видя отчаяние сына, на кресте ему поклялась, что не знает, куда убежали, что их смерти на совести нет.
Поплёлся Ганс назад на своё ложе и решил не есть, и лучше умереть, чем жить без них.
Старая Грета сидела рядом с ним, хотя её отталкивал, целуя в голову и обнимая дрожащими руками. Горячка вернулась снова и Ганса нужно было держать нескольким людям, чтобы в безумии не покусился на мать и на себя.
Только спустя несколько дней обессиленный, он впал в тяжёлый сон и, казалось, что жизнь вернётся к нему, но вскоре наступила смерть.
На Белой Горе каким-то чудом среди опустевшего замка, потому что Валигуры уже не было в живых и грод был без пана, – у ворот, которые были теперь настежь открыты, люди увидели двух белых, качающихся на ослабленных ногах, женщин, направляющихся к воротам.
Впереди шла согбенная старушка с палкой, которая их вела.
Шли они так, шли задумчивые, не глядя, и вошли в ворота, во двор, и направились к усадьбе, двери которой были подпёрты колышком. Людям казалось, что видят тени двух Халок, испугались и приблизиться не смели, а они у двери сели на землю, положили на шею руки, прижали головки и, казалось, спят.
Старшие бабы, осмелев, медленно начали приближаться.
Одна приползла к ним – это были ещё живые Халки, но уже полусном смерти объятые. Когда увидели старую пряху, указали на дверь усадьбы… отворили её.
Они встали, шатаясь, и вошли.
В очаге лежали только пепел и угли, по избе веяло зимним холодом. Они пошли на прежнее своё место, в старый известный уголок, и сели в нём спокойно, не требуя ничего, ничего не сказав, обнялись – уснули.
Челядь, поначалу испуганная этим чудом, начала разводить огонь. Сбегались люди, у двери появилась толпа, заполняла порог. Бабы поставили горшки на огонь, разжигали всё более сильный пламень, приближались к спящим девушкам, но их ничто не могло разбудить.
Они были бледные, как ободок, который был на головках.
Пришла ночь, а они спали, минула, а они не пробудились, начало светать – остались неподвижно.
Пока беспокойная пряха не отважилась приблизиться и коснуться их рук. Сжатые руки были холодны, как лёд, – ушла из них жизнь. Халки вернулись сюда, чтобы умереть…
И назавтра в одном гробу так же, как сидели, обнявшись, со сплетёнными руками, которых ничто после смерти не могло разорвать, понесли двух белых сестричек – в могилу.