Суммируя вышесказанное (как выразился бы Лошадник), следует признать, что современный мазохист не наслаждается болью: он просто не в состоянии не быть беспомощным.
«Наслаждение болью» есть семантическое противоречие, на что не раз указывали некоторые философы и психологи. «Боль» определяется как нечто, что вы ощущаете как неприятное. «Неприятное» – это то, чего вы не хотите. Попробуйте-ка определить это как что-нибудь другое – куда вас занесет?
«Наслаждаться болью» – значит «наслаждаться тем, что вы находите неприятным». Райк умудрился справиться с ситуацией – он распознал истинную динамику современного ослабленного мазохизма… и понял, что тот весьма широко распространен и присутствует практически в каждом из нас в той или иной форме и в той или иной степени. Мазохизм стал вездесущим.
В действительности Шерри нельзя обвинить в том, что она наслаждалась гложущим ее раком. Или в том, что желала его. Просто она верила, что рак лежит перед ней: случайная карта в колоде. Каждый день Шерри снимала одну карту, а раковая все не открывалась. Но если карта в колоде, когда-то вы откроете ее, вот тут-то все и кончится.
Посему, хотя на самом деле в том нет ее вины, Шерри была предназначена долбать Толстяка так, как не долбала до тех пор кого-либо еще. Различие между Глорией Кнудсон и Шерри очевидно. Глория желала умереть по причинам чисто воображаемым. Шерри должна была умереть независимо от того, хотела она того или нет. Глория могла прекратить свою смертельную игру в любой момент; у Шерри такой возможности не было.
Такое впечатление, что Глория, разбившись в лепешку о мостовую в Окленде, возродилась к жизни, причем вдвое сильнее и физически и душевно. В то же время Бет, уйдя от Толстяка и забрав с собой Кристофера, оставила Лошадника съежившимся примерно вполовину его реального размера. Разница не в пользу благополучного конца.
Настоящая мотивация симпатии Толстяка к Шерри на самом деле неотделима от смерти Глории, скорее даже исходит из нее. Однако, вообразив, что доктор Стоун вылечил его, Толстяк с вновь обретенной надеждой отправился в мир и попал прямиком в лапы сумасшествия и смерти. Он так ничему и не научился. Справедливости ради можно сказать, что из тела Толстяка пулю извлекли, а рана, соответственно, зарубцевалась. Но цель-то его состояла в другом, ему просто до смерти хотелось переехать к Шерри и начать спасать ее.
Если помните, Толстяку давным-давно посоветовали бросить заниматься двумя вещами: помогать людям и принимать наркоту. Наркотики он бросил, однако вся энергия и энтузиазм Лошадника теперь полностью обратились на то, чтобы помогать кому-то.
Лучше бы он продолжал употреблять.
6
Бракоразводная машина прожевала Толстяка и выплюнула его, теперь уже человека не семейного, предоставив свободу разрушать себя. Как же ему не терпелось!
Пока суд да дело, Толстяк начал посещать психотерапевта, предоставленного ему Департаментом здравоохранения графства Ориндж. Звали психотерапевта Морис. Морис был не какой-то там обычный психотерапевт, нет. В семидесятых он контрабандой доставлял в Калифорнию оружие и наркотики, используя порт на Лонг-Бич, состоял в Студенческом координационном комитете против насилия и Конгрессе расового равноправия, а в рядах израильского спецназа воевал с сирийцами. Его мускулы бугрились под рубашкой так, что едва не отлетали пуговицы. Как и у Толстяка-Лошадника, у Мориса была черная курчавая бородка.
Обычно Морис стоял посреди комнаты и орал на Толстяка, заканчивая каждую свою сентенцию фразой: «Я не шучу!» Толстяк и не сомневался.
Проблема была не в этом.
Морис полагал, что его задача – заставить Толстяка наслаждаться жизнью, вместо того чтобы спасать других. У Толстяка концепция наслаждения отсутствовала как таковая, хотя он и знал значение слова. Для начала Морис велел ему составить список из десяти вещей, которые Толстяк хотел больше всего на свете.
Толстяк решил, что под словом «хотеть» подразумевается «хотеть сделать».
– Что бы я хотел сделать, – начал он, – так это помочь Шерри. Чтобы она снова не разболелась.
– Ты думаешь, что должен помочь ей! – взревел Морис. – Думаешь, это сделает тебя хорошим. Да ничто и никогда не сделает тебя хорошим. Ты на фиг никому не нужен!
Толстяк слабо запротестовал.
– Ты бесполезен, – заявил Морис.
– А ты – кусок дерьма, – ответил Толстяк, на что Морис ухмыльнулся. События развивались по его плану.
– Послушай, – сказал Морис. – Я не шучу. Иди курни травки, завали какую-нибудь телку с большими сиськами, только чтоб она не помирала. Ты же знаешь, что Шерри помирает, так? Она помрет, и что ты тогда будешь делать? Вернешься к Бет? Бет ведь пыталась тебя убить.