Бет уехала в Сакраменто – за семь сотен миль, чтобы оградить Кристофера от встреч с Толстяком. Он уже опять начал подумывать о самоубийстве, но не слишком много – понимал, что это не понравится Морису и тот заставит его составлять очередной список.
Что всерьез беспокоило Толстяка, так это предчувствие, что ремиссия Шерри вскоре закончится. Посещения занятий в колледже Санта-Аны и работа в церкви совсем вымотали ее. Каждый раз, встречая Шерри – а он старался делать это как можно чаще, – Толстяк отмечал, какой она стала худой и изможденной. В ноябре Шерри подцепила грипп и теперь постоянно кашляла и жаловалась на боли в груди.
– Засранный грипп! – говорила Шерри.
В конце концов Толстяк отвез ее к врачу сделать рентген и анализ крови. Он знал, что стадия ремиссии закончилась – Шерри едва волочила ноги.
В тот день, когда Шерри узнала, что рак вернулся к ней, Толстяк был рядом. Поскольку доктор назначил прием на восемь утра, Толстяк не спал всю ночь. Просто сидел и ждал. Он отвез Шерри к врачу вместе с Эдной, старинной подругой Шерри. Толстяк с Эдной ждали в приемной, пока Шерри общалась с доктором Аппельбаумом.
– Обычный грипп, – сказала Эдна.
Толстяк не ответил. Он знал. Тремя днями раньше они с Шерри заходили в бакалейную лавку, и Шерри едва переставляла ноги. Так что Толстяк знал наверняка и, сидя рядом с Эдной в приемной, боялся, что сейчас разрыдается, такой его охватил ужас. Невероятно, но именно сегодня был его день рождения.
Шерри вышла из кабинета доктора Аппельбаума, промокая глаза клинексом. Толстяк и Эдна вскочили как раз вовремя, чтобы успеть подхватить Шерри, когда она падала на пол со словами: «Он вернулся, рак вернулся».
Теперь рак был в лимфатических узлах на шее и в виде опухоли в правом легком, которая мешала Шерри нормально дышать. В ближайшие сутки Шерри предстояло начать принимать сеансы химиотерапии и облучения.
Эдна была потрясена.
– Я не сомневалась, что это обычный грипп. Я хотела, чтобы Шерри поехала в Мелодиленд и свидетельствовала, что Иисус излечил ее.
Толстяк промолчал.
Можно, конечно, сказать, что к тому моменту у Толстяка не было никаких моральных обязательств по отношению к Шерри. По совершенно пустой причине она ушла, оставив его одного в тоске и отчаянии наедине с бесконечной экзегезой. Все друзья Толстяка говорили ему об этом. Даже Эдна ему об этом говорила, когда Шерри не было рядом. И все же Толстяк по-прежнему любил ее. И попросил ее вернуться, чтобы он заботился о ней – ведь Шерри так ослабла, что уже не могла готовить, а с началом химиотерапии ей должно было стать еще хуже.
– Нет, спасибо, – безжизненным голосом ответила она.
Как-то раз Толстяк отправился в ее церковь и поговорил с отцом Ларри. Он просил Ларри надавить на власти, с тем чтобы к Шерри приставили кого-нибудь готовить еду и убирать квартиру (ему Шерри не позволяла).
Ларри пообещал, но ничего не изменилось. Толстяк опять отправился к нему с просьбой, даже не выдержал и разрыдался.
Ларри ответил загадочной фразой:
– Я уже выплакал по ней все слезы, которые собирался выплакать.
Толстяк не мог понять, значит ли это, что у Ларри перегорели от горя предохранители, или он сознательно, из чувства самосохранения, ограничил степень своего горя. Толстяк и по сей день не знает наверняка.
У самого Лошадника горе достигло критической массы. Шерри положили в больницу. Навещая ее, Толстяк видел на больничной койке маленькую грустную тень вдвое меньше той Шерри, к которой он привык. Тень захлебывалась кашлем, в ее глазах застыли боль и отчаяние. Толстяк после этих визитов не мог садиться за руль, и домой его отвозил Кевин. Кевин, неисправимый циник, от горя едва мог говорить. Раз они ехали молча, и тут Кевин воспользовался единственным способом, каким мужчинам дозволяется выказать свою любовь друг другу. Он похлопал Толстяка по плечу.
– Что же мне делать? – простонал Толстяк.
Это означало: «Что же мне делать, когда она умрет?»
Он в самом деле любил Шерри, несмотря на ее плохое отношение – а ведь все друзья видели, что она себе позволяла. Что до Толстяка – он никогда не замечал этого, да и не старался замечать. Сейчас он мог думать лишь о том, что Шерри лежит на больничной койке, а по ее телу распространяются метастазы.