По мнению Толстяка, его квартира подверглась какому-то облучению. Собственно, Лошадник даже видел его – голубые искры, пляшущие, словно огни святого Эльма.
Более того, сияние, кипящее в квартире, было живым и чувствующим. Вступая во взаимодействие с предметами, оно вмешивалось в их привычное существование. А когда сияние достигло головы Толстяка, оно начало передавать в его мозг не только информацию, но еще и личность. Личность, которая не была Толстяком. Личность с другими воспоминаниями, привычками и вкусами.
Впервые в жизни Толстяк перестал пить вино и начал покупать пиво – импортное пиво. Он начал называть свою собаку «он», а кошку «она», хотя и знал – раньше знал, – что его собака – «она», а кошка – «он». Это раздражало Бет.
Толстяк стал иначе одеваться и аккуратно подстригал бороду. Однажды, подстригая бороду перед зеркалом в ванной, Толстяк увидел отражение совершенно другой личности, хотя внешне это был все тот же Лошадник. Его перестал устраивать климат: воздух казался слишком сухим и теплым, перестала устраивать высота над уровнем моря и влажность. У Толстяка появилось ощущение, что совсем недавно он жил в высокогорном, прохладном и влажном месте, а вовсе не в калифорнийском графстве Ориндж.
А еще добавим тот факт, что внутренняя речь Толстяка теперь велась на греческом койне, который он не знал раньше ни как язык, ни как продукт работы собственного мозга.
А еще Толстяк испытывал затруднения с вождением автомобиля – не мог найти рычаги и педали, поскольку искал их совсем в других местах.
А еще, что довольно знаменательно, Толстяку приснился весьма реалистичный сон – если это был сон – о советской женщине, которая должна была прислать ему письмо. Во сне ему показали фотографию женщины с белокурыми волосами и сообщили, что ее имя Садасса Улна. В мозгу Толстяка запечатлелось указание, что он должен обязательно ответить на ее письмо.
Два дня спустя из Советского Союза авиапочтой пришло письмо, что повергло Толстяка в состояние ужаса. Письмо прислал мужчина, о котором Толстяк раньше никогда не слышал (да он и вообще не имел привычки получать письма из Советского Союза) и который просил:
1) фотографию Толстяка;
2) образец почерка Толстяка, особенно его подпись.
Толстяк сказал Бет:
– Сегодня понедельник. В среду придет еще одно письмо. От женщины.
В среду Толстяк получил целую кучу писем – всего семь. Он, не вскрывая, перебрал конверты и выбрал один, без обратного адреса.
– Вот оно, – сообщил он Бет; та к тому моменту тоже была напугана. – Открой его и прочитай, только не позволяй мне увидеть ее имя или адрес, а то я обязательно ей отвечу.
Бет вскрыла конверт. Вместо написанного от руки письма в конверте оказался ксерокопированный листок с обзором двух книг в левой нью-йоркской газете «Дейли уорлд». Обозреватель назвал автора книг советским гражданином, проживающим в Штатах. Из статьи становилось очевидным, что автор – член Партии.
– Боже мой! – проговорила Бет, переворачивая листок. – Имя и адрес автора написаны на обороте.
– Женщина? – поинтересовался Толстяк.
– Да.
Мне так и не удалось выяснить, что Толстяк и Бет сделали с теми двумя письмами. По каким-то намекам Толстяка мне кажется, что он ответил на первое письмо, решив, что тут нет ничего страшного. А вот как Толстяк поступил с ксерокопированным листком, который в строгом смысле слова нельзя назвать письмом, я не знаю по сей день, да и не желаю знать. Может, сжег его или отправил в полицию, или в ФБР, или в ЦРУ. В любом случае – вряд ли ответил.
Во-первых, он отказался посмотреть на оборот ксерокопии, где были написаны имя и адрес женщины. У Толстяка было чувство, что если он увидит эту информацию, то вынужден будет ответить на письмо, хочет он того или нет. Может, и так, кто знает? Сначала в тебя выстреливают из неизвестного источника графической информацией в виде пылающих восьмидесятицветных абстрактных полотен; потом тебе снятся трехглазые люди в стеклянных пузырях, увешанные электроникой; затем твоя квартира заполняется огнями святого Эльма – плазматической энергией, похоже, живой и мыслящей; твои домашние животные погибают; в тебе обнаруживается другая личность, которая думает на греческом; и в довершение ты за три дня получаешь два советских письма – о которых тебя предупредили. При всем при этом общее впечатление от происходящего не слишком плохое, поскольку информация спасает жизнь твоему сыну.
Аx да, еще одно: Толстяк видел Древний Рим, наложенный на Калифорнию 1974 года.
Я вот что вам скажу: может, Толстяк и не встретился с Богом, но с чем-то он определенно встретился.