По-моему, как бы ни изощрялся Кевин в своих издевках над трактатом, Толстяк явно наткнулся на что-то важное. Он увидел в действии космический фагоцитоз, в котором каждый человек участвует в той или иной степени. Токсичная металлическая частица есть в каждом из нас: «Что наверху (макрокосм), то и внизу (микрокосм, или человек)». Мы все ранены, и всем нам требуется врач – Илия для евреев, Асклепий для греков, Христос для христиан, Заратустра для гностиков, последователей Мани и так далее.
Мы умираем, потому что рождены больными – рождены с металлической занозой внутри нас. Мы ранены, как и Амфортас. А когда исцелимся, то станем бессмертными. Мы и были бессмертными, пока металлическая заноза не вонзилась в макрокосм и, соответственно, в каждую из форм микрокосма, то есть во все живое.
Представьте кошку, дремлющую у вас на коленях. Она тоже ранена, только рана пока не видна. Как и Шерри, что-то пожирает ее изнутри. Хотите поспорить? Разложите кошку на временной оси, и в конце получите труп. И тут вдруг случается чудо – невидимый врач оживляет кошку.
Так все живет лишь одно мгновение и спешит навстречу смерти. Растение и насекомое умирают вместе с летом, животное и человек существуют недолго – смерть косит неустанно. И тем не менее, словно бы участь мира была иная, в каждую минуту все находится на своем месте, все налицо, как будто ничего не умирало и не умирает… Это бессмертие во времени. Благодаря ему, вопреки тысячелетиям смерти и тления, еще ничего не погибло, ни один атом материи и, еще того меньше, ни одна доля той внутренней сущности, которая является нам в качестве природы. Поэтому в каждое мгновение нам можно радостно воскликнуть: «Назло времени, смерти и тлению мы все еще вместе живем!»
Шопенгауэр где-то писал, что когда вы видите кошку, играющую во дворе, – это та же самая кошка, которая играла три тысячи лет тому назад. Вот что встретил Толстяк в Фоме, в трехглазых людях, а особенно в Зебре, у которой нет физического тела. Древние по этому поводу говорили, что если каждое живое существо действительно умирает – как кажется на первый взгляд, – то, значит, жизнь постоянно утекает из Вселенной, из бытия. А в таком случае когда-то она должна утечь вся. Однако такого не происходит, следовательно, жизнь каким-то образом не превращается в смерть.
Толстяк умер вместе с Глорией и Шерри, однако Толстяк продолжал жить, как и Спаситель, на поиски которого он собирался отправиться.
9
У «Оды» Вордсворта есть подзаголовок «Предчувствие бессмертия в воспоминаниях раннего детства». В случае Толстяка «предчувствие бессмертия» происходило из воспоминаний о будущей жизни.
Вдобавок Толстяк не смог написать ни одного мало-мальски приличного стихотворения, как ни пытался. Ему нравилась «Ода» Вордсворта, и он надеялся, что сможет создать нечто столь же замечательное. Увы.
Так или иначе, все мысли Толстяка были о предстоящем путешествии. Мысли эти были о чем-то особенном, и однажды он отправился в Бюро всемирных путешествий (филиал в Санта-Ане), чтобы пообщаться с дамочкой за стойкой – с дамочкой и ее компьютерным терминалом.
– Да, мы можем отправить вас в Китай неторопливым теплоходом, – жизнерадостно сообщила дамочка.
– Как насчет быстрого самолета? – поинтересовался Толстяк.
– Хотите подлечиться в Китае? – спросила дамочка.
Толстяка вопрос удивил.
– Из западных стран многие летят в Китай за медицинскими услугами, – сказала дамочка. – Даже из Швеции. Цены на медицину в Китае невероятно низкие… впрочем, вам это, должно быть, и так известно. Знаете, там некоторые серьезные хирургические операции стоят долларов тридцать.
Жизнерадостно улыбаясь, она принялась перелистывать буклеты.
– Ага, – сказал Толстяк.
– Таким образом можно уменьшить ваши налоги, – доверительно улыбнулась дамочка. – Видите, «Всемирные путешествия» заботятся о вас.
Ирония данного факта поразила Толстяка: он, который ищет пятого Спасителя, не обязан упоминать об этом в налоговой декларации.