Подобно элементам русской игрушки, составляющие мира, воспринимаемого при знакомстве с «Ангелом», последовательно заключены одна в другую, ведь реальность манускрипта, созданного Джоном Ди, оказывается в пределах реальности современного Майринку повествователя, барона Мюллера, а она, в свою очередь, попадает в рамки нашей реальности, в виде книги, лежащей сейчас перед читателем этих строк.
Заметив три основных элемента в предложенной Майринком модели общения с читателем, можно в дальнейшем следить за удивительными превращениями. В этом случае обнаружится, что система меняется по мере того, как воспринимающее сознание погружается в романный мир, а границы между сферами барона Мюллера и Джона Ди становятся все менее отчетливыми, начиная с того момента, когда описанный в XVI веке запах пантеры врывается в XX столетие вместе с Асией Хотокалюнгиной. Так, вероятно, должно быть в мире иллюзий, в котором «записанные или рассказанные сновидения сбываются» и пределы исчезают.
Одновременно с границей между реальностями утрачивает ясность и граница между письмом и чтением. Ее постепенное исчезновение существенно, ведь мир «Ангела» создается исключительно посредством изображения двух процессов — создания и восприятия текстов: литератор Мюллер знакомится с манускриптом Джона Ди, делает выписки и ведет собственный дневник, создавая произведение, напоминающее роман. Рассмотренный в этом аспекте, «Ангел западного окна» оказывается книгой о чтении и письме, происходящих параллельно. Впрочем, прежде всего это роман о чтении, ведь чувства и размышления Мюллера-читателя изображены детально, тогда как письмо представлено действием, которое осуществляется само по себе. Таким образом, становится заметной еще одна «матрешка»: читатель книги, вовлеченный в повествование необходимостью активно домысливать и трактовать изображаемое, воспринимает романные события глазами читателя и писателя Мюллера, а тот, в свою очередь, видит романный мир сквозь призму сознания Джона Ди, автора рукописи, который долгое время и сам был владельцем уникальной библиотеки и страстным читателем.
Расплывчатые контуры элементов этой системы тоже исчезают в процессе повествования. Так происходит не только потому, что Мюллер и Ди превращаются в единую личность, но и потому, что каждый, кто внимательно всматривается в последний роман Майринка, все более явно идентифицирует себя с рассказчиком, анализирующим и переживающим свое чтение. Реальный читатель, воспринимающий фрагменты текста через посредничество выдуманного читателя Мюллера, находит в романе описания собственных впечатлений: «Благодаря самоконтролю от меня не ускользнуло, что я все больше и больше перестаю понимать, кто я такой! Я иногда как бы перестаю существовать и читаю все словно чужими глазами. Обратив на это внимание и поразмыслив, я замечаю странную вещь: кажется, будто не мой мозг работает, а мысли рождает „нечто“, находящееся вдали от меня самого, сидящего над рукописями».
Найдется в романе и ироническое, но одновременно — серьезное описание того влияния, которое обычно оказывает на читателя типично «майринковская» манера письма: «Вот тут-то и началось самое странное: я был другим, и я был самим собой, я в одно время был и здесь и там, на своем месте и где-то далеко, за пределами бытия, вне своего существа… <…> Что-то сместилось, а каким образом… выразить это словами не берусь. Да, пожалуй, произошло именно смещение: пространство и время как бы сдвинулись, так бывает, если смотреть, надавив пальцем на глазное яблоко — видишь предмет смещенным, вроде он настоящий, но в то же время что-то искажено, и непонятно, какой глаз дает истинно верную картину».
Если совершить увлекательное странствие среди загадок и тайн вместе с повествователем «Ангела западного окна», то многие чувства и мысли читателя, возникающие в процессе знакомства с художественной реальностью, совпадут с впечатлениями барона Мюллера и Джона Ди, а граница между этими тремя мирами на время рассеется. Наверное, в таком случае можно будет сказать о себе словами из произведения: «…я за столом в кабинете, а чувствую себя так, словно очутился где-то вдали от мира, но не в одиночестве… словно я где-то вне земного пространства и вне обычного времени…» Тогда книга станет путешествием к глубинной основе собственной личности не только для героя романа, не только для его автора, но и для того, о ком Майринк однажды сказал: «Настоящий читатель стал редким явлением, чудом». Хочется надеяться, что времена изменились.