Интерес Майринка всегда был сосредоточен на движении человека к совершенству, что отчетливо проявляется во всех романах писателя. С этой точки зрения, «Вальпургиева ночь» и «Ангел западного окна» удачно дополняют друг друга, поскольку изображают духовную реализацию главных героев в полярно противоположных ракурсах.
В «Вальпургиевой ночи» внутренняя жизнь нескольких персонажей, в равной степени важных, предстает в сочетании с драматическими явлениями внешней действительности. При этом изображение хаотичного мира, окружающего нас, становится объектом самого пристального внимания и играет чрезвычайно существенную роль. Своего рода ключом к пониманию произведения служит следующий фрагмент: «30 апреля наступает Вальпургиева ночь. И тогда, по народному поверью, вырываются на волю злые духи. Но есть и космические Вальпургиевы ночи, ваше превосходительство. Однако они так далеко отстоят друг от друга во времени, что человечество не может хранить их в памяти и потому они всякий раз кажутся новым, небывалым явлением. И вот теперь пробил час этой космической Вальпургиевой ночи. Высшее опускается в самый низ, а низшее возносится к самым вершинам».
Воздействие неподвластных человеку демонических сил на действительность приводит в произведении к бунту как кульминации действия и в конечном счете к гибели почти всех фигур. С их смертью как переходом в сферу невидимого повествование прекращается. Эпизодически появляющиеся «духовные персонажи» или герои, стремящиеся достичь совершенства, лишь подчеркивают чудовищность земной жизни, которая отражается в кровавых сценах пражского восстания.
Создавая свой последний роман, Майринк пытался осознать собственный духовный путь, а потому наполнил повествование отзвуками предшествовавших произведений. О «Вальпургиевой ночи» в нем напоминает многое — и Прага, ее кварталы, памятные места, и лейб-медик по имени Тадеуш, его дом, и даже сама дата 30 апреля, ставшая важной вехой в жизни Бартлета Грина. Можно без труда обнаружить и другие аллюзии. Однако событий внешней жизни в «Ангеле западного окна» почти не найти. Читатель блуждает в лабиринте памяти, до последней страницы даже не подозревая о том, как выглядит Джон Ди и как зовут второго главного рассказчика.
Объектом изображения является, прежде всего, невидимая реальность — мир человеческих иллюзий, которым правит Ангел. Неслучайно мудрец рабби Лёв говорит о нем как о «повелителе тысячи ликов», «перешедшем из человеческой плоти в стихию огня». Именно его бесконечно многообразные облики, миражи воспринимают герои произведения, сталкиваясь с явлениями внутренней реальности.
Таким образом в романах писателя отразились плоды исканий его жизни, прежде всего посвященной поиску самого себя. Еще во время работы над «Вальпургиевой ночью» Майринк рассуждал в письме другу: «Единственное, что достойно поисков, — это лишь самое глубинное „Я“, то, которым мы являемся и всегда были, не подозревая об этом. Это „Я“ — всегда субъект, чистый дух, свободный от формы, времени и пространства…» В дальнейшем представления об истинной сущности человеческой личности постепенно заменили Майринку Бога: «Вы назвали меня искателем Бога. Это неверно; я не ищу Бога, я с ним расстаюсь. Мы ничего не знаем о Боге, и тот фантом, который мы возводим для себя в мире нашей фантазии, тот идол, которого мы называем „Бог“ — он только заграждает нам путь к единственному, что мы, действительно, можем найти: путь к самим себе». Ответы на вопрос о том, каким может быть этот путь, скрыты за причудливыми образами произведений.
Чтобы помочь читателю найти свой неповторимый ответ, Майринк выстраивает каждый из своих романов особенным образом, который приводит воспринимающее сознание в активное состояние, побуждает его искать ориентиры в тщательно продуманном «хаосе» художественного мира, стать своего рода соавтором книги. В «Вальпургиевой ночи» Майринк представляет сложную систему персонажей. Они лишь мнимо делятся на два враждебных лагеря, ведь в действительности ни одна из групп не вызывает безусловной читательской симпатии. Объектом сочувствия становится не определенная категория персонажей, а отдельные образы людей, обладающих индивидуальностью, собственным «Я». Лишь этот признак сохраняет ценность даже во времена социальных катастроф. На фоне кровавых событий, в хаосе времен, когда настоящее нельзя более отличить от прошлого и будущего, отчетливо слышится лишь один, беспомощный голос, передаваемый актером-сомнамбулой. В нем звучат ребенок и старец одновременно. Голос задает вопрос, неподвластный времени и перипетиям земной жизни: «Кто я?»