Погруженная в эти печальные размышления, она дошла до середины аллеи, как вдруг в неверном свете луны, пробивавшемся сквозь темный свод ветвей, перед нею возникли смутные очертания человеческой фигуры. Леди Певерил остановилась, но тотчас пошла дальше; из груди ее, быть может, вырвался испуганный вздох — дань суеверию тогдашних времен, по она тут же отбросила мысль о сверхъестественных явлениях, причин же бояться людей у нее не было. В худшем случае она могла встретить какого-нибудь браконьера, который сам постарался бы скрыться от ее взора. Итак, леди Певерил продолжала спокойно идти вперед и вскоре с удовольствием заметила, что человек, как она и ожидала, уступил ей дорогу и скрылся среди деревьев по левую сторону аллеи. Проходя мимо места, где недавно стоял этот ночной путник, леди Певерил подумала, что он должен быть где-то поблизости, и, несмотря на всю свою решительность, прибавила шагу, но так неосторожно, что наткнулась на сук, сломанный бурей и валявшийся поперек аллеи, громко вскрикнула и упала. Она еще больше испугалась, когда чья-то сильная рука помогла ей встать и знакомый, хотя и полузабытый, голос спросил:
— Это вы, леди Певерил?
— Да, — отвечала она, подавляя изумление и страх, — и, если слух меня не обманывает, я говорю с мистером Бриджнортом?
— Таково было мое имя, покуда угнетение не отняло его у меня.
Бриджнорт минуты две молча шел с нею рядом. Желая избавиться от охватившего ее замешательства и вместе с тем узнать о судьбе Алисы, леди Певерил спросила, как здоровье ее крестницы.
— О крестнице, сударыня, мне по известно ничего, ибо это — одно из тех слов, которые были введены для осквернения и извращения законов божиих, — отвечал майор. — Что же касается малютки, которая своим спасением от болезни и смерти обязана вам, миледи, то она благополучно здравствует, как уведомили меня лица, чьим попечениям она вверена, ибо сам я несколько времени ее не видел. Память о вашей доброте и испуг, вызванный вашим падением, побудили меня предстать перед вами в эту минуту и столь неожиданным образом, хотя во всех прочих отношениях это никак несовместимо с моею собственной безопасностью.
— С вашей безопасностью, майор Бриджнорт? Разве вам что-либо угрожает? — воскликнула леди Певерил.
— Стало быть, вам еще предстоит многое узнать, — отвечал майор Бриджнорт. — Завтра вы услышите, почему я не смею открыто появляться в моих собственных владениях и почему было бы неразумно открывать нынешнее место моего пребывания обитателям замка Мартиндейл.
— Мистер Бриджнорт, — проговорила леди Певерил, — в прежние времена вы были благоразумны и осторожны; надеюсь, вы не сделали никаких поспешных заключений, не позволили вовлечь себя в какие-либо дерзкие предприятия; надеюсь…
— Простите, что я перебиваю вас, сударыня, — сказал Бриджнорт. — Да, я поистине изменился, что и говорить; даже сердце в груди моей уже— не то. В те времена, о которых миледи считает уместным упомянуть, я был мирской человек, и все мои помыслы, все мои поступки, кроме внешнего соблюдения обрядов, были обращены к миру сему; я мало заботился об обязанностях христианина, чье самоотречение должно простираться настолько далеко, чтобы, отдавая все, он считал, что этого так же мало, как если б он не отдал ничего. И посему все помышления мои были о мирском — о прибавлении поля к полю и богатства к богатству; о том, чтобы поладить с обеими враждующими сторонами и приобрести друга здесь, не теряя друга там. Но господь покарал меня за отступничество, тем более непростительное, что я злоупотреблял именем веры как корыстолюбец, ослепленный служением мирской власти. Но я благодарю того, кто наконец вывел меня из земли египетской.
Пылкая вера нередко встречается и в наши дни, но человека, столь неожиданно и открыто признающегося в ней, мы, вероятно, сочли бы лицемером или безумцем. Впрочем, откровенно объяснять свои поступки мнениями, подобными тем, что высказал Бриджнорт, было совершенно в духе того времени. Мудрый Вейн, смелый и ловкий Гаррисон ничуть не скрывали, что их действия внушены таким именно образом мыслей. Вот почему речи майора Бриджнорта скорее опечалили, нежели удивили леди Певерил, и она вполне резонно заключила, что общество, в котором он с некоторых пор вращался, и обстоятельства его жизни раздули искру безумной экзальтации, не угасавшую в его сердце и всегда готовую вспыхнуть ярким пламенем. Последнее было тем более вероятно, что на майора, от природы подверженного меланхолии, судьба обрушила немало ударов, а ведь чем более терпеливо люди переносят эти удары, том сильнее разгорается их религиозный пыл.