У бабы Маши
Как говорит моя мама, зависть двулика.
— Чёрная зависть — стимул к разрушению, белая — стимул к созиданию, — обычно говорит мама по телефону тёте Оле. Та жалуется на бухгалтершу из отдела снабжения, которая тётю Олю подсиживает. Потом мама положит трубку, вздохнёт и скажет:
— Никогда никому не завидуй, слышишь? Хотя ты у меня славная девочка, — тут она обнимет меня и поцелует в макушку. — В тебе доброты столько, что на весь Ватикан вместе с Папой Римским хватит.
Мама меня идеализирует. На самом деле я завидую Котову. Да и вообще почти всем одноклассникам. Во-первых, два раза в неделю они ходят на физкультуру и играют в пионербол. А во-вторых, у них есть бабушки. А у Котова ещё и два прадедушки — участника войны. Он про них очень красиво в сочинении «Моя семья» написал: «Я горжусь своими прадедушками Алексеем Петровичем и Порфирием Петровичем, потому что Алексей Петрович был военно-полевым хирургом и спас жизнь Порфирию Петровичу. После войны они нашли друг друга и сдружились по переписке, а их дети потом поженились. До сих пор их дружба — оплот нашей большой и дружной семьи. Я всегда беру с них пример!»
Так написал Котов, а Анна Емельяновна поставила ему четыре за то, что в одном предложении у него два однокоренных слова. Я бы поставила пять, потому что ничего подобного я в жизни больше не слышала. Иногда перед сном я представляю себе, как Алексей Петрович со скальпелем в руке борется за жизнь Порфирия Петровича. А Порфирий Петрович потом отдаёт единственную дочь замуж за сына Алексея Петровича. Так зарождается дружный клан Котовых. Конечно, мало верится в то, что дружбу с Панкратовым и Кожубеем Котов пронесёт через года, но всё равно — это удивительная история. По ней можно снимать кино или телесериал.
У меня нет дедушек и всего одна баба Маша. У бабы Маши ишемическая болезнь сердца, и больше всего на свете она любит телесериалы. В гостях у бабушки я бываю редко, потому что она живёт на четвёртом этаже без лифта. Папа с дядей Колей привезли меня к бабушке два дня назад, наутро после того, как мама ушла из дома. С тех пор мы едим щи с квашеной капустой и сухариками и смотрим канал «Домашний». Сухарики бабушка бросает прямо в тарелку, они разбухают и опять превращаются в тесто.
— Баба, «Интриганка» началась, — ору я бабушке в ухо и до упора жму на стёртую кнопку «Volume».
Баба Маша откладывает вязанье, а я уезжаю на кухню есть суп. Вот уже третий день она вяжет мне шарф из мохера, а мамы всё нет. Шарф получился длинный-предлинный, а мамин абонент недоступен. Такими шарфами, похожими на удавов, обматываются девушки в журнале «Glamour», а мама ушла без перчаток и паспорта. Баба Маша не листает журналов мод, просто она боится бацилл простуды и гриппа. На кухне пахнет кислым и котами, хотя никаких котов у бабы Маши нет. Наверное, от соседей. Я усаживаю Братц и Барби за стол.
— Какие вкусные щи! — подхалимничает Барби. — Я очень люблю бабы-Машины щи.
— А я люблю роллы, — говорит Братц.
Братц мне подарил дядя Брайан, американец с маминой работы, которого я никогда не видела. Мама говорит, что он хороший, редкий человек. А я думаю, что хороший и редкий человек — это папа. Он подарил мне Барби. У неё сразу же стёрлось лицо и разошлось по швам платье, зато она поёт по-китайски.
— Сейчас будут тебе роллы, — я беру коробку с пластилином.
Наевшись, Братц моментально засыпает с открытыми глазами, прямо в кроссовках, а Барби просит рассказать ей на ночь сказку.
— Однажды… — начинаю я.
Снаружи темно. По стеклу вниз ползут разноцветные капли. Это плачет радуга. Она тоже ищет мою маму, но найти не может. Хотя там, наверху, ей видно всё, как пилотам из старого фильма. Из бабушкиной комнаты кричит интриганка:
— Ты погубил меня! Я ухожу! Лучше уйти в никуда, чем всю жизнь страдать от одиночества вдвоём с человеком, который…
Ночью радуги не бывает. А по стеклу, с той стороны ползёт дождь — цветной от фар и уличных фонарей. Мама смешная. Боится темноты и барабашек.
— Лидочек, ты ножницы мои маникюрные не видела? Весь дом обыскала — нигде нет! Точно барабашка завёлся! Помаду новую тоже найти не могу… Я про пуговицы вообще молчу — сами собой отрываются, а пропадают куда, ума не приложу Мишук, позвони в храм, батюшку надо вызвать, квартиру освятить…
— Средневековье какое-то, — ворчит папа. — С коммерческим уклоном. Ты ещё костёр инквизиции на дом вызови. Может, скидку сделают.
— Всё юморишь? А мне в туалет ночью по коридору пройти страшно. На днях хотела дедушкин портрет в ретушь отнести. В альбом заглянула — пусто, только след жёлтый от клея. Кому он понадобился, скажи на милость? Нет, это стопроцентно барабашка… — мама смотрит на меня.