Степняк ставит в левом уголке списка внизу: «Утверждаю» и подписывается. Все как будто?
Ах, да, должен быть еще список на первое января. Тоже серьезный день: после новогодних встреч скорая помощь работает с немалой нагрузкой. Тут и пищевые отравления, и всевозможные травмы. Выпито будет в честь Нового года немало, — значит, кое-где не миновать драк. Хирургии предстоит поработать. По-видимому, это предусмотрели: в приемном будут дежурить двое — хирург Крутых и терапевт Бангель, в хирургии — Окунь и Григорьян, в терапевтическом отделении — Седловец. Н-да, из «старых» только Окунь… Все по графику. Но почему, собственно, нужно, чтоб в праздничный день график нарушался? И потом, в крайнем случае — в самом крайнем! — первого можно вызвать и Мезенцева, и самого Степняка, и Лознякову. После новогодней встречи все будут отсыпаться и вряд ли уйдут из дому. Главное — новогодняя ночь. Все правильно. Илья Васильевич зажигает потухшую папиросу и ставит свою визу на втором списке.
Степняк напрасно беспокоился. В актерском клубе никакой неловкости не вышло. Пропуска, с которыми они приехали, оказались точно такими, какие были у всей нарядной и веселой публики, толпившейся возле контролеров у нескольких входных дверей. В большом, хорошо натопленном и ярко освещенном вестибюле, где размещались гардеробные, пахло свежей хвоей и духами. Очень широкая белая лестница с пологими ступенями вела наверх. Сверху доносилась мягкая, чуть приглушенная музыка.
Скинув шубки на руки мужьям, сменив уличные меховые ботинки на остроносые туфельки с каблучками-шпильками и окинув друг друга чуть ревнивыми взглядами, Надя и Маечка, словно по команде, вытащили из сумочек пудреницы, предоставив мужчинам сдавать одежду, получать номерки и вообще выполнять всю ту черную работу праздничных сборищ, которой никогда не занимаются в театрах и в ресторанах молодые, нарядные женщины.
Потом, именно в то самое мгновение, когда мужья получили номерки и вручили гардеробщику неполагающуюся, но обязательную мзду, жены защелкнули свои сумочки и, оживленные, довольные, двинулись к лестнице. Степняк и Геннадий Спиридонович пошли за ними, отставая на полшага, как вышколенные адъютанты. Очевидно, им обоим сразу пришло на ум это сравнение, потому что не успел Степняк, улыбаясь, повернуться к своему генералу, как тот, хитро подмигнув, шепнул ему:
— Держи, брат, равнение, не зевай!
Все так же улыбаясь, Степняк расправил плечи и искоса взглянул на своего спутника. Геннадий Спиридонович был в штатском. Хорошо сшитый костюм скрадывал его брюшко, галстук был вывязан тонким узлом, как полагалось по моде, и все-таки Степняк угадывал, что в форме генерал чувствует себя свободнее и увереннее.
Широкая лестница, по которой они поднимались, упиралась в просторную площадку, вся стена которой представляла собой сплошное огромное зеркало. Дальше лестница расходилась двумя полукружиями направо и налево. Зеркало отражало и удваивало количество людей, поднимавшихся снизу, и Степняк, никогда не бывавший здесь, на какую-то долю секунды оторопел, увидев идущих ему навстречу, довольных и оживленных Надю и Маечку. Надя, мельком оглядев себя в этом бездонном зеркале, сделала шаг налево, Маечка — направо. Обе рассмеялись и остановились.
Невидимый радиорупор, из которого доносилась ненавязчивая, тихая музыка, проговорил приветливо и гостеприимно:
— На втором этаже, дорогие гости, вас ждут тайны новогоднего леса… Дед-мороз приглашает вас в свое обиталище!
Снова заиграла музыка.
— Правда, мило? — оборачиваясь к Степняку, спросила Надя и, не дожидаясь ответа, пошла к левому полукружию.
Маечка, весело упорствуя, свернула направо.
— Все равно сейчас там встретимся! — сказал Геннадий Спиридонович и покорно пошел за женой.
Степняк догнал Надю. Она с любопытством всматривалась в лица окружающих.
— Знаменитостей ищешь?
— Ага! — она кивнула. — Интересно, узнаю или нет без грима. А тебе тут нравится?