И, словно в подтверждение раздумий Неонилы Кузьминичны, Степняк в шинели, в зеркально начищенных сапогах, с фуражкой в руке появляется на пороге кухни.
— Передайте Надежде Петровне, что я не дождался ее звонка и ушел до делам, — говорит он, щелчком смахивая с фуражки невидимую пылинку.
А ведь, по совести говоря, дел никаких нет. Степняк привычным крупным шагом идет по улице и с обостренным вниманием разглядывает встречных. Вот человек, который явно спешит, — взглянул с досадой на часы. И тот, в незастегнутом демисезонном пальто, который под самым носом у мчащейся машины пересекает мостовую. И эта, курносая, с книгами под мышкой, шагает так торопливо, что кажется, еще чуть-чуть — и она просто побежит… Опаздывает, очевидно. Все идут, спешат, стремятся куда-то. Только один он, Степняк Илья Васильевич, вчерашний полковник, вчерашний начальник госпиталя, вчерашний хирург, гуляет без дела.
«Стоп! — говорит себе Степняк. — Что за паника? Почему вдруг такие жалкие слова: вчерашний главврач, вчерашний хирург… ну ладно, полковник действительно вчерашний… Но — хирург? И главное — почему такое пренебрежение к собственным грандиозным планам: вот освобожусь, прочту и то, и это, и третье, обойду все музеи… Стыдно сказать — в Третьяковке не был лет… черт его знает сколько лет. Кажется, с возвращения из Германии. А в Музее изобразительных искусств? Да просто в кино не выберусь, пока Надя не объявит, что билеты куплены. Срам, позор, интеллигентный человек называется!»
Но ни в музей, ни в кино, ни в театр не хочется. Когда был занят по горло, когда возвращался домой, еле держась на ногах от усталости, хотелось до слез. С завистью говорил: «Люди все успевают, а я…» Мечтал об отпускном месяце: «Вот наверстаю». И отпускной месяц пролетал с такой непостижимой быстротой, как будто в нем не тридцать дней, а тридцать минут. А теперь, совершенно свободный, вольный наверстывать все упущенное, — раскапризничался, как истеричная девица. И то не мило, и это… За три с половиной дня дошел до истерики. Безобразие! Распустился окончательно!
Степняк решает начать с Третьяковки. Он даже идет к остановке троллейбуса, встает в очередь и старается припомнить картины, знакомые с детства. Но когда троллейбус подходит — полупустой, садись и поезжай! — Степняк вдруг отодвигает левый обшлаг шинели. Половина четвертого… А до которого часа вообще открыта Третьяковка? И почему идти туда в одиночестве, если обещал Петушку сходить с ним вместе в воскресенье? Троллейбус трогается, и Степняк ловит удивленный взгляд кондукторши: «Что же вы, гражданин?»
Ну ладно, в Третьяковку он пойдет в воскресенье с Петушком. А сейчас куда? Может быть, пройтись по книжным магазинам? Отличная мысль! В Москве их достаточно. На улице Горького, например… Впрочем, это слишком близко. Есть на Кировской, на Кузнецком. Ага, на Кузнецком! Там даже несколько… Приближается троллейбус, и на этот раз Степняк вскакивает на подножку с той деловитой поспешностью, которая отличает большинство москвичей. Вот как преображается человек, когда у него есть цель. Пусть самая маленькая, но определенная, точная цель.
Позвольте, а где же кондукторша? У Степняка отличный рост, он еще не забыл своих мерок — сто восемьдесят семь сантиметров роста, и, если бы не широкие, хорошо развернутые плечи, он казался бы очень высоким. В любой толпе он без усилия смотрит поверх голов. В кино сидящие сзади всегда просят его хотя бы фуражку снять. Но здесь, в троллейбусе, где и людей-то не очень много, кондукторши Степняк не видит.
— А где кондуктор? — удивленно спрашивает он, и тотчас со всех сторон ему охотно и оживленно принимаются объяснять. На этой линии пустили экспериментальные троллейбусы без кондуктора. Граждане сами платят, сами берут билеты. Вон там, видите? Так сказать, самообслуживание. А если у вас нет мелочи, кооперируйтесь с кем-нибудь. Билет стоит сорок копеек. Если у вас есть рубль, а у вашего напарника есть мелочь, он даст вам шесть гривен и заплатит за вас и за себя…
Пока Степняк роется по карманам, пока он отыскивает два двугривенных и опускает их в прорезь ящичка, все с любопытством следят за ним. Какая-то старушка снисходительно бормочет: «Приезжий, наверно?» И Степняк в самом деле чувствует себя в родном городе чуть-чуть чужим: уж очень редко приходилось ему за последние годы пользоваться городским транспортом. Привык, товарищ бывший полковник, к санитарной «легковушке» с красным крестом на лбу кузова!