Василий Иванович, сидя на скамейке, нарочито картинно закачался от досады, на лице его выразилось горестное чувство. Он взял в обе руки неотлучный бинокль и принялся рассматривать верхушки дальних сосен, как бы давая понять, что одиноко ему сделалось в этой недостойной компании.
- Не продул, Василий Иванович, вы что же, во мне сомневаетесь? - отреагировал на отчуждение комдива уязвленный по самолюбию ординарец. - Не хотелось говорить при этом ишаке, но откроюсь. Говорю, как на духу, золотое колечко это, в свое время царским барышням принадлежало, тем самым, которых большевики в Ипатьевском подвальчике порешили. О настоящей цене этой штуковины не Кашкету судить, бьюсь об заклад, подороже всего его трофейного валенка будет. Вы эту шкуру не больно и слушайте, ведь я до поры молчу про обозный трофей, еще надо посмотреть, кого первым под трибунал подвести полагается. Ряшку такую отъел, что на тачанке за неделю не объедешь, знаю ведь, на какие деньги жировать приспособился.
Кашкет, после всего услышанного, даже чаем слегка поперхнулся. В истории с обозным трофеем, рыло его крепко обвалялось в пуху, но ведь и Петьке кое-что перепало. Две золотые чайные ложечки, как с пенька, отвалили ординарцу, не считая денежных постоянных услуг. И все же более всего огорошило упоминание о царском трофее. Про вырученные бриллианты, после расстрела царской семьи в Ипатьевском подвальчике, слухи до него, естественно, кое-какие доходили. Однако предположить, что вот так ненароком выпадет удача держать их в собственных руках, не мог позволить себе даже в самых смелых фантазиях. Тем более пойди разберись, сколько должно стоить снятое с венценосного пальчика золотое колечко.