Но, как он уже не раз говорил Магде, он старел. И нуждался в заботах Лизе-Лотты. Поэтому он и пытался как-то бороться за ее жизнь. Позволял Курту ночевать в ее комнате. Позволял Отто превращать комнату Лизе-Лотты в подобие декораций для съемок очередного фильма про Дракулу.
Отто радовался: его теория о существовании вампиров получила столь блистательное подтверждение! И с удовольствием ставил все новые эксперименты. Например, рассыпал зерно или монетки на пороге комнаты, поскольку во многих народных версиях указывается на склонность вампира к пересчитыванию одинаковых предметов. Но только ничего не помогало...
Прошло шесть дней.
Лизе-Лотте становилось все хуже.
На седьмую ночь Курт, отчаявшись, разрезал себе руку и насыпал в рану соль. Если даже вампир погружал их в сон так мягко, что они просто лишались сознания, не заметив ни того момента, когда заснули, ни момента пробуждения, - все равно невыносимое жжение в ране не должно было позволить Курту заснуть так уж легко. Он должен был почувствовать хоть что-то!
Жестокий опыт удался.
Курт раскрыл тайну.
Вампир не приходил в комнату к Лизе-Лотте.
Лизе-Лотта сама выходила к нему.
Когда пробило одиннадцать, Курт внезапно ощутил, как все его тело сковал какой-то странный паралич, а в мозгу словно туман заклубился. Его неудержимо клонило в сон. Даже более того: он уснул, уснул глубоко... Но какая-то часть сознания продолжала бодрствовать. Боль в ране притупилась, но не окончательно. И эта боль не давала ему полностью погрузиться в сон.
Сиделка заснула в своем кресле.
Возможно, солдаты у дверей тоже заснули?
А Лизе-Лотта вдруг села на кровати. Словно бы кто-то ее позвал. Глаза ее были широко раскрыты и блестели возбуждением, на щеках проступил слабый румянец и она улыбалась, счастливо улыбалась! Лизе-Лотта блаженно потянулась, как человек, очнувшийся от долгого сна. А потом она встала. Она встала! Тогда как от слабости даже чашку в руках удержать не могла, и сиделке приходилось подкладывать под нее судно для отправления всех естественных надобностей и обтирать губкой ее бесчувственное тело, чтобы не допустить застоя крови... Лизе-Лотта встала и пошла к двери. Перешагнула через боярышник. И ушла...
Курт не мог последовать за ней, он не мог даже шевельнуться. И не знал, сколько она отсутствовала, хотя бой часов отмерял время. Его затуманенное сознание оказалось не в состоянии фиксировать число ударов. Все, на что хватило его сил - это не заснуть до возвращения Лизе-Лотты.
В комнату она вошла, шатаясь от слабости. И рухнула, не дойдя до кровати. Оцепенение тут же спало и с Курта, и с сиделки (причем сиделка после твердила, что не заснула ни на секунду и видела, как Лизе-Лотта упала с кровати). Оба бросились к Лизе-Лотте. Курт уложил ее в постель. Она была без сознания, дыхание слабое. Сиделка побежала за доктором Гисслером. На ее зов явились все, включая Августа Хофера. Доктор Гисслер и Магда осмотрели Лизе-Лотту и констатировали глубокую кому. То, что она могла в таком состоянии двигаться, казалось даже более фантастическим, чем само существование вампиров!
Истерические требования Курта немедленно вскрыть гробы и пробить кольями всех троих вампиров, естественно, не возымели успеха.
А когда Курт бросился в часовню, намереваясь совершить все это самостоятельно - его остановили и на всякий случай заперли.
Сиделка выла, валялась в ногах у всех по очереди, умоляла отпустить ее. Она была совершенно невменяема - так сильно боялась, что "упырь и ее позовет"! Пришлось Петеру Уве вывести ее во двор и пристрелить. Оставлять не имело смысла. Отпустить тоже было нельзя - она всю деревню переполошит...
Курта выпустили только ночью, когда совсем стемнело и уже не имело смысла искать вампиров в их гробах. Курт и сам это понял. И поспешил в комнату Лизе-Лотты. Там он расковырял свою рану и засыпал туда столько соли, что доктор Гисслер испугался - как бы дело не кончилось ампутацией руки. Хотя соль предупреждает заражение... Но не в таких количествах. Теперь эта рана не заживет очень долго. Даже если ее промыть и зашить.
В этот раз Курт, вместо того, чтобы сесть в кресло у двери, лег в постель рядом с Лизе-Лоттой. Обнял ее, прижал к себе. Доктор Гисслер, запирая дверь в комнату Лизе-Лотты, подумал, что выглядит это очень трогательно и, возможно, неистовую любовь молодого эсэсовца к Лизе-Лотте он сам мог бы как-нибудь использовать в своих интересах... Если бы раньше понял глубину этой любви. А теперь было поздно. В том, что Лизе-Лотту живой они уже не увидят, доктор Гисслер не сомневался.
Он оказался прав.
ЖИВОЙ ее действительно больше никто не видел!
Только сам доктор Гисслер это понял слишком поздно...
Ночью Лизе-Лотта пробудилась, услышав зов возлюбленного. Встала и спустилась в сад. Сегодня выпала обильная роса. Ее рубашка сразу намокла и прилипла к телу. Наверное, роса была холодной... Но Лизе-Лотта не чувствовала холода. Она вообще ничего не чувствовала, кроме отчаянного желания слиться с любимым.
Упав на его грудь, прижавшись к нему, Лизе-Лотта разрыдалась от облегчения.
- Знаешь, я так устала! - прошептала она.
Обычно они не разговаривали. Или - правильнее сказать, обычно они ничего не произносили вслух. Он с легкостью читал ее мысли, а его голос звучал прямо в мозгу Лизе-Лотты. Очень удобно, между прочим! Но сейчас у нее вырвались эти слова. Вместе с потоком слез, который она никак не могла остановить. Отчего-то ей вспомнились все страдания, которые она успела перенести за жизнь. Обычно в счастливые часы свиданий с ним, Лизе-Лотта не вспоминала ни о чем плохом. Все плохое оставалось где-то в другом мире... А рядом с любимым царствовала любовь! Но сегодня все было как-то иначе. И Лизе-Лотта действительно чувствовала себя уставшей.