Палашов курил на балконе, устремив глаза вниз, во двор, но, очевидно, совсем не замечая происходящего там. Балконная дверь скрипнула. Он обернулся и, увидев Милу, потушил сигарету о внутреннюю стенку жестяной банки из-под зелёного горошка. Она зашла медленно и осторожно, словно в клетку к тигру, но он дружелюбно протянул ей руку и прижал спиной к своей груди, скрестив руки у неё на животе.
— Что это было? — пролепетала она, уставившись невидящим взглядом на крышу соседнего дома.
— Ревность. Зверская, — тихо ответил он. — Прости меня. Мне стыдно и гадко.
Он чуть ослабил объятья, уловив в её лёгких движениях желание развернуться. Мила обратила к нему освещенное улыбкой и любовью лицо. Свет её глаз разогнал последние тени душевного паралича. Он нахмурился.
— Представляешь, если я сейчас сделал тебе ребёнка? Таким вот жутким способом?
— Не таким уж жутким. — Мила разгладила его лоб пахнущими луком пальцами. — Грубовато, больно, да. Но с таким напором, такой страстью… Мне понравилось, Женька. Я чуть не лишилась рассудка.
— Я его точно лишился. Творить такие вещи… Мила, но я не любил тебя в эту минуту. Скорее ненавидел.
— Да нет же, глупый. Ты меня любишь. Слишком сильно и страстно, чтобы совладать со своими чувствами. Мне кажется, что ты слишком редко себя по-настоящему отпускаешь. Вот так, как сегодня. Наверное, не легко постоянно сдерживаться?
— А что чувствуешь ты? — Он провёл левой рукой по её волосам.
— А я люблю тебя. Так глубоко, что готова на любое безумство.
Она потёрлась губами и щекой о его шею и щёку. Он заметил на светлых волосах следы крови. Посмотрел за её спиной на левую руку и увидел порезы на среднем и безымянном пальцах. Он даже не заметил, как поранился, шарив по столу рукой. Даже прикуривая, не обратил внимания.
— Пойми, мне никто не нужен, кроме тебя. С Никитой мы просто друзья. Хочешь, мы не будем с ним видеться?
— Друзья, — горько усмехнулся он. — Ты веришь в дружбу между мужчиной и женщиной? А если он влюблён в тебя? Если спит и видит себя у тебя между ног? — Он рисовал кровью сердечко у неё на правой щеке. — Меня взбесил его запах в твоих волосах. — Пожалуйста, встречайся с ним, если хочешь. Но если увижу его рядом с тобой или почувствую ещё раз на тебе его запах, я за себя не ручаюсь. Я ведь не знаю его даже, а ему может от меня крепко непоздоровиться. Видишь, могу не сдержаться?
— Какой ревнивый!
— Страшно! Зверски!
Она поцеловала его пальцы и почувствовала вкус крови.
— Господи, что это? — Она увидела его порезанные пальцы и заплакала. После смерти Вани Себрова вид крови излишне будоражил её.
Он слизнул сердечко с щеки и крепко прижал жену к себе.
— Как же я тебя люблю, плакса.
Мила его больно укусила за плечо.
К ночи Палашов раскаялся в полной мере: у Милы началось кровотечение. Эта проклятая дрянная ревность! Неужели его отец испытывал к матери подобное безудержное чувство? А ведь Мила верна ему, как мать была верна отцу. И всё равно тот бесился. «Господи! Папка, как я теперь тебя понимаю! Всех мужиков передушил бы, чтобы даже не дышали с ней одним воздухом!» По сему видно, как отец любил мать. Не блажь это, не глупость, а зверская любовь.