— Прочь! Эта добыча принадлежит мне! — вскричал Моревель, схватив орлеанку.
Но тут раздался выстрел, и кто-то стал перед мясником.
Это снова был Рауль.
— Я католик! — указал он на белый крест, украшавший его грудь, — я беру эту женщину под мое покровительство!..
Моревель поспешил из дома, испуганно оглядываясь.
Сен-Марсельское предместье избегло резни до утра 26 числа.
Утром раздались крики: «Пожар».
Каждый раз, как гугенот, спасаясь, появлялся на пороге дома, его убивали солдаты.
Человек с рыжей бородой, выйдя из группы убийц, подошел к людям, стоявшим на углу улицы.
Это был Жан Гарнье, он же Моревель.
— Симон, — сказал он одному из погромщиков, — кажется, на этот раз мщение от меня не ускользнет!
— Захотеть, так сделать можно, хозяин, — отвечал Симон.
Убийцы бросились к дому Перрена Модюи.
Старик вместе с Этьенном Ферраном ухаживал за больной дочерью.
— Послушайте, батюшка, — сказала Алиса, приподнимаясь с трепетом, — мне кажется кричат о пожаре!
— Успокойся, дитя, — отвечал старик, сам испуганный.
Этьенн посмотрел в окно и вскрикнул:
— Это, верно, убийцы!..
— Спасайся, друг! — закричала Алиса.
В эту минуту сильно постучались в дверь.
Этьенн, схватив Алису на руки, понес ее по галерее на колокольню.
Там уже стояли его товарищи, которые с самого начала резни постоянно находились при нем, в доме звонаря.
Этьенн отнес Алису на колокольню, которая находилась на уровне верхней галереи церкви, от которой она отделялась перегородкой с одной стороны, между тем как на трех других сторонах находилось отверстие, из которого шла лестница, которая вела в верхнюю часть здания. Наконец посредине находились три веревки, проведенные к колоколу через отверстия, сделанные в потолке.
Этьенн положил свою драгоценную ношу, запер дверь на запор, потом бросился на лестницу и через несколько минут воротился, держа в руке язык от одного из колоколов.
Вскоре раздался стук в перегородку, сообщавшуюся с церковной галереей.
— Беда первому, кто войдет! — воскликнул Этьенн, махая колокольным языком.
Этьенн хотел ударить человека, который перелезал через перегородку с сломанным от удара топором.
— Друзей не убивают! — вскричал Клопинэ. — Сохраните колокольный язык для того, чтобы протрезвонить последнее хрипение Жана Гарнье!..
— Зови на помощь, Клопинэ, — крикнул Этьенн, — а я убью первого, который попробует войти.
Пока Клопинэ кричал: «Помогите! Католиков режут!», Этьенн встал перед запертою дверью.
Первым появился Симон.
Еще прежде, чем он вошел, Этьенн нанес ему удар по голове и разбил череп.
В это же время Ренэ и Андрэ пробрались через перегородку по той дороге, по которой пришел Клопинэ.
За ними шли работники из предместья, прибежавшие на крик горбуна. Друзья Этьенна составили около Алисы укрепление и борьба против Жана Гарнье и его помощников ожесточилась.
Постепенно Ренэ, Андрэ и другие падали.
Жан Гарнье добирался до Этьенна.
Но Клопинэ с верхней площадки, под которой стоял мясник, спрыгнул на его плечи и тяжестью тела повалил мясника.
Не теряя ни минуты, Этьенн бросился к противнику и схватил его за рыжую бороду.
Борода неожиданно осталась у него в руках.
— Королевский мясник! — воскликнул Этьенн. — Злодей и убийца! Я раздавлю тебя, как змею!
Он уже поднимал над ним топор, поданный Клопинэ.
— Остановитесь! Именем короля Карла IX! — приказал подбежавший в эту минуту человек.
Это был мессир Габастон, начальник дозорных, который протянул над Моревелем свою покровительственную шпагу.
Все последующее было бы только повторением того, что уже многократно описывалось в исторических хрониках и романах.
Мы скажем только вкратце, что случилось с героями нашего повествования.
Габастон ненадолго спас Моревеля. После прекращения всех ужасов Варфоломеевской ночи Екатерина Медичи, по своему обыкновению, отделываясь от опасных сообщников, велела заключить Моревеля в тюрьму по обвинению в убийстве де Муи и в покушении на адмирала Колиньи. Моревель, просидев несколько месяцев, был осужден на смерть и четвертован.
Алиса не выдержала страшных потрясений и умерла.
Клопинэ, защищавший гугенотов, был растерзан вместе с ними.
Рауль д’Альтенэ, отыскавший Этьенна, убедился, что это действительно его сын, признал его, вступил вместе с Этьенном на службу к Генриху Наваррскому.