— Возьми.
— У меня тоже кое-что есть, — ответил мальчик в джемпере и вынул из кармана брюк жевательную резинку с перечной мятой.
Домой я почти бежал. Бежал через парк, мимо ковра из цветов, возле церкви святого Михаила, через перекресток, мимо москательной лавки, под железнодорожный мост… Что же случилось? Просто невероятно, и все это чистая правда. У меня были товарищи и самые лучшие из всех, из всего класса. Пан учитель прочитал наши фамилии, кое у кого справляясь о родителях, сказал нам, что и как, а когда мы выходили из класса, я уже разговаривал со многими, а они со мной. Мой сосед в темном джемпере и светлых брюках-манчестерках — Вильда Брахтл, Иржи Минек с передней парты, Бука с сильными руками, назвавший меня «волком»… Я уже не был овцой, не был чужим среди незнакомых, достаточно было нескольких минут, и все обошлось. Мне казалось, что в моих жилах плавает солнце и маленькие белые лодочки. Я чуть не сбил с ног тех двоих, которые патрулировали вокруг нашего дома и нас охраняли, они повернули как раз к витрине Коцоурковой, которая на этот раз не стояла перед ней, а была, наверное, в магазине — на витрине было полно бананов. Те двое увидели, что я смеюсь, и следили за мной. Я вбежал в дом и встретил у кухонной двери дворничиху, она тихо и спокойно кивнула мне и показала на веревку, повешенную от окна к плите, скорее всего для белья; никто не повесился, дворник был в комнате, оттуда через приокрытые двери было слышно, как он говорил:
— Глупости про этого украденного ребенка. Ерунда, а? Это для дурачков!..
Я с улыбкой вбежал наверх и ринулся в дверь нашей квартиры, только ветер свистел в волосах. Матери но было, а Руженка тут же догадалась, что все в порядке.
— Так ты не пропал, как в детективе? — крикнула она из кухни и схватила свою книжку, лежащую на буфете рядом с булками и дрожжами. — Помогла тебе обезьянка, где она?.. — Руженка протянула руку: — Я должна вернуть ее Коцоурковой, это талисман, который она мне одолжила.
— У меня ее нет, — испугался я, но не слишком. — Я отдал ее Брахтлу, который сидит рядом со мной, — она ему понравилась.
— Это хорошо, что она ему понравилась, — кивнула довольная Руженка и быстро убрала руку. — Все равно я Коцоурковой не должна ее возвращать, она в общем-то ничего не стоит. У нее их целый сундук, она дает их покупателям, когда те берут у нее картошку — это вроде рекламы бананов. Значит, помогла тебе? — повторила Руженка.
— Я не злодей и шел не в тюрьму, — засмеялся я. — Школа не тюрьма, бабушка ошиблась.
— Что бабушка, — тихо махнула рукой Руженка и посмотрела на двери. Но чего бояться — матери не было дома. — Что бабушка! К старости у нее появились такие причуды, что обалдеть можно было от ее рассуждений, ей даже казалось, что за ней кто-то следит… Главное, все обошлось хорошо, — Руженка засмеялась. — Первый день школы прошел. Но еще одно дело осталось, — сказала она, — еще одно очень опасное…
Когда я спросил, что, она ответила:
— Да вот — дрожжи. Придется их выбросить, мне кажется, они давнишние. Я ведь на них ставила тесто неделю назад…
8
Прошла неделя, десять дней… Я знал почти всех.
В этом замке, полном забав, радости и счастья, возле дверей сидел Коломаз…
Когда кто-нибудь стучал, Коломаз вставал и открывал дверь. Он разносил циркуляры и ходил к сторожу за мелом. Приносил его после перемены, а иногда и на следующий урок. Когда он ходит, то складывается пополам, так что руки болтаются ниже колен, а ноги сгибаются и кажется, что он опирается о землю. Наверное, он так ходит потому, что очень высокий — самый высокий в классе. Если он становится на стул, который Бука водружает на кафедру, то достает до лампы на потолке, чего не сумеет сделать даже учитель чешского языка, хотя он однажды поспорил с Коломазом… Когда Коломаза вызывают к доске, он идет так, что останавливается на каждом шагу, а до этого роется в портфеле, будто ищет тетрадь. Классный наставник, тот невысокий полный господин с проседью, который преподает нам математику, нетерпеливо говорит Коломазу, чтобы он шел без тетради. На уроке чешского языка Коломаз никогда не роется в портфеле. На чешском никому тетради не нужны…
Хвойка сидит рядом с Коломазом и похож на маленького ежика. У него коротко остриженные волосы, маленький нос и смешное имя Эварист. Он живет с дядей, служащим в зоопарке, всегда смеется и дурачится. Однажды, на уроке чешского языка, когда Коломаз прискакал к дверям, сложившись пополам и с руками, болтающимися у колен, Хвойка громко спросил: «Куда вы направляетесь, обезьяна?» Все засмеялись, и Хвойку накаазали. Ему пришлось стоять в дальнем углу класса, у высокой печки, труба которой соединяется со стеной, и целый урок смотреть на железную печку. Хуже, что он целый час не мог вертеться, учитель чешского поставил ему на голову кружку с водой, и Хвойка должен был ее держать так, чтобы из нее не расплескалась ни одна капля. Все надеялись, что Хвойка будет вертеться и кружку уронит. Но он не двигался, смотрел в железную стенку печки и тихонько смеялся. Поскольку это длилось долго и кружка с его головы не упала, учитель потерял терпение и стал ходить по классу и рассказывать о водяном. Как он стоит глубоко под водой и наблюдает за рыбами. Как стоит возле печки и смотрит на ее железную стенку. Когда он сказал, что водяной стоит у печки и держит на голове в кружке души утопленников, Хвойка не удержался и прыснул — кружка упала. Она стукнулась о печку, об ее железо, раздался страшный крик, что водяной здесь и что он пришел за душами, все повскакивали с парт, забегали, стали прыгать, изображая пловцов и утопленников, а Хвойка попытался стать возле печки на голову. Я очень удивился. Учитель кричал, что звонка еще не было, что это было только страшное наказание для Хвойки, потому что Коломаз вовсе ходит не как обезьяна, и если мы сейчас же не утихомиримся, то за нами придет настоящая обезьяна. В это время кто-то постучал в дверь и, прежде чем Коломаз сообразил ее открыть, в класс влетел директор с бородой и сизым лицом. Он закричал: «Что тут происходит? Вся школа так трясется — вот-вот упадет». Тут все затихли, а у меня душа ушла в пятки. Но учитель поклонился, приветливо улыбнулся и сказал, что это все пустяки, чтобы господин директор не беспокоился и ничего не боялся. Что мы разбираем баллады Эрбена…