— Хорошо, — ответил я.
— Хорошо, — кивнула она удовлетворенно, — я иногда слышу, как ты играешь. Здесь, рядом. — Она махнула рукой по направлению к пурпуровой комнате. — Кажется, она хорошая учительница. Она должна научить тебя когда-нибудь «Stille Nacht», Моцарта и Бетховена, хотя ты еще мал для них. Ты бы позвал ее как-нибудь сюда.
— Лучше не надо, — возразил я, — эта учительница противная. Делает вид, что все понимает, а на самом дело нет, охотнее всего командует и при этом делает вид, что она разумна и мудра.
— Она не одна такая, — согласилась бабушка, — таких много. Сестра баронессы Фрей была тоже такой. Однажды она пошла на охоту, застрелила суслика, а потом на меже сломала ногу. Но они были немцы. Пруссаки. У нас они только жили… И вообще… — сказала бабушка, а я не испугался. Не испугался, что она снова меня упрекнет за то, что я долго молчу или о чем-то думаю, за то, что этот разговор прерывается и теряется его нить, нет, в этот момент вопреки страху я снова начал вспоминать. Вспомнил, что было, когда Руженка вышла из желтого дома от предсказательницы.
— Кошмар, — бросилась она ко мне, когда вышла от предсказательницы, а я ее ждал у газового фонаря. — Кошмар! Она нагадала мне будущее. Я теперь знаю, что меня ждет и чего мне не избежать. А все остальное, из-за чего мы сюда шли, что нужно было испытать, хотя бы высунув язык, босиком, чего требовала сама жизнь… — Она махнула рукой и засмеялась так, что я испугался. — Ничего там этого нет. Даже этого зуба. Пошли.
Когда мы на обратном пути проходили аркаду, где стояла уже тишина и не было уже ни кошек, ни канареек, ни прилавка с посудой, ни бабки с пряностями, а все уже давно разошлись по домам, не было даже турка, и только вдалеке на другом конце аркады кто-то стоял — это был цветочник, один-единственный, он продолжал стоять, и на красные бутоны роз, которые он еще не продал и которые были сделаны из восковой бумаги опускался серый вечерний туман. Он быстро густел. Там под сводами аркады, которая тоже погружалась в туман, Руженка воскликнула:
— Коцоуркова не врала, Коцоуркова сказала правду. Это великолепная предсказательница. Я получу известие и буду долго жить. У меня предсказательский дар, который я должна развивать в себе, я открою предсказательское заведение и буду купаться в золоте… Ну, а про наш дом, как я сказала, — она засмеялась и махнула рукой, — так ничего там нет особенного. От этого можно спастись. Не следует подавать виду, нужно пересилить себя, укротить, держать себя в узде, надеть шоры и… не лезть в его дела. Для вырванного зуба дала траву.
Когда мы подходили к дому, туман стал совсем густой. Она сказала:
— Хорошо, что мы туда пошли. Что мы все это испробовали. Конечно, нас заставила жизнь. Единственная женщина, которая хоть сказала что-то стоящее, единственная, хотя у нее самой никого нет и по вечерам приходится вызывать к себе призраков.
— Так, значит, это была колдунья, а не предсказательница! — воскликнул я. — Та, которая живет в ужасном старом доме на три дома вглубь, или это одна и та же особа…
Руженка завертела головой.
— Ну что ты, — сказала она, — их две. Я была у предсказательницы. А та колдунья живет на три дома дальше. От той человек вряд ли что узнает…
В этот момент я услышал над своим креслом шорох, я снова оторвался от своих воспоминаний и быстро поднял голову.
— Ты опять о чем-то думаешь, — оказала бабушка и покачала головой, бриллиант в ее ухе качнулся в такт. — Опять молчишь, что с тобой сегодня происходит? Такого с тобой еще не бывало. Перестань, а то разговор получается отрывочный и теряет всякую связь, как я все время говорю! Так невозможно! — воскликнула она и чуть обнажила передние зубы. — Невозможно! Мы с тобой в комнате, разговариваем, и нужно быть внимательным, а не отвлекаться все время, особенно когда одно к другому не имеет никакого отношения, — это плохо. Если бы то, что здесь происходит, ты написал на бумаге и дал кому-нибудь напечатать, он бы тебе все это вернул. Если бы ты так писал, ты бы не смог быть писателем, — сказала она, а мне пришло в голову, что я никогда не думал, что все, что я думаю и о чем разговариваю здесь с бабушкой, написать на бумаге и кому-нибудь дать, чтоб напечатали. Как могла прийти ей в голову такая глупость, боже мой, лучше бы сказала мне что-нибудь, ведь я к ней пришел, чтобы все ей высказать, как обещал, если представится случай, если снова все не рухнет.., А бабушка только махнула рукой, будто отгоняла муху, и я остолбенел. — Я хочу тебя вот еще о чем спросить… — Она показала на двери пурпуровой комнаты.— Та, со щеткой, тянула шнур от пылесоса и рассказывала при этом какие-то глупости о какой-то женщине…