Я схватил бонбоньерку и, полный волнения и любопытства, влетел к бабушке. Только медведь снова меня опередил. Он спросил, почему я так поздно вечером спешу и что держу в руках. Не ту ли бонбоньерку от танцовщицы, к которой не смею Прикасаться… И тут бабушка холодно сказала, что такая великолепная артистка из королевской оперы, как Илона фон Лани, не могла купить эту бонбоньерку у Шпитца. Это исключено.
— Это исключено, чтобы она купила у Шпитца,— сказала она…
Я спросил бабушку, у кого же она в таком случав купила, бабушка испытующе посмотрела на меня, провела языком по губам и сказала, бонбоньерка у нее от отца,
— Ну да, от отца, — сказала она, с удивлением видя, как у меня прервалось дыхание, — от отца или от того его неродного брата.
— Это исключено, — сказал я. — Отец мне никогда бонбоньерку не давал, а дядюшка Войта в эти дни вообщеу нас не был. — И тут бабушка затрясла головой и заявила, что я весьма ошибаюсь.
— Ты ошибаешься, — сказала снокойно она на венском деалекте, — откуда ты все это можешь знать? Разве ты можешь знать, что и как тебе подсунут полиция и шпионы? — Она покачала головой. — Они умеют делать гораздо худшие вещи, чем подсовывать детям испорченные коробки с конфетами. — Когда я беспомощно упал на кресло возле столика, она сказала: — Такая великая певица не выбрала бы бонбоньерку, которая выставлена у Шпитца на витрине. Ты с первого взгляда должен был догадаться, от кого она, несмотря на эту картинку, которая для этой коробки вообще не годится. Такая великая певица, которая подарила семье Большую мессу h-moll Иоганна Себастьяна Баха с собой и с Якобсоном, купила бы бонбоньерку с картинкой, на которой изображены дети, цветы или котята, — у нее есть вкус. Бонбоньерка действительно от Шпитца, но купил ее отец. У Шпитца…
И тут медведь пробурчал, не у того ли Шпитца, у которого магазин кож в Старом Месте, и бабушка сказала, у того, у которого большой магазин кож на Петрской и который продает конфеты из-под прилавка, где бегают мыши…
На другой день после обеда я спешил на Петрскую улицу, чтобы посмотреть на витрину магазина Шпитца. На ту картинку. На загорелого мужчину и барышню в желтом платье с фиолетовым поясом, красными рубиновыми бусами, браслетами, перстнями, длинными красными ногтями и черными вьющимися волосами. Как они оба сидят на скамейке из розового мрамора, за ними лавры и розы, и они целуются, потому что на них пикто не смотрит. И как у их ног на желтом песке лежит бонбоньерка с такой же картинкой на крышке, и так далее. И когда я наконец добежал до края темного пассажа, где теряется Петрская улица, я подошел к витрине Шпитца и посмотрел сквозь заныленное стекло на картинку…
Как загорелый мужчина показывает барышне в фиолетовом платье с желтым воротником своя красивые новые ботинки за кустами белой сирени, а у их ног, на белом тонком песке, лежит кусок четырехцветной кожи с надписью: «Соломон Шпитц, кожевенный магазин…»
Потом я отважился заглянуть в этот магазин через открытые двери, но только издали, как мышка, чтобы было незаметно, посмотреть на прилавок, по которому, как сказал Катц, бегает мышь, а под ним Шпитц продает эти бонбоньерки. Но когда я заглянул в магазин, то не увидел там никакого прилавка, только на стене висела кожа, а Шпитц как раз стоял возле нее и отрезал кусок на подметки для какой-то пани…
И мне ничего не оставалось, как снова бегом бежать домой и опять к бабушке, чтобы рассказать все, что я обнаружил у Шпитца на Петрской улице. Что на этой картинке ошибка. Что картинка хотя и немного похожа, но совсем другая. Что произошла ошибка и с прилавком. Потому что там вообще никакого прилавка нет. И что Шпитц на самом деле продает только кожи, а никаких конфет не продает.
Но тут бабушка подняла кверху глаза и сказала, что это сомнительно… Это неправда, потому что ты там был днем… Если бы ты пришел ночью, то увидел бы, что он продает бонбоньерки… Под тем прилавком, который он приносит на ночь. И чтобы я из этой бонбоньерки, которую купил отец или его брат, конфет не ел и больше к Шпитцу на Петрскую не ходил…
— Господи, чем я провинилась, что ты меня так наказываешь, — вздохнула она, и в комнате раздалось бренчанье цепи. — Ведь я всегда была набожна, ходила к святому Михаилу, ставила свечки, читала эти книги… никого в жизни не обидела… Скоро будет рождество, а он мне ни о каникулах, ни о школе вообще ничего не рассказал. Он мне не рассказал, что вообще происходит вокруг. Господи, как это долго длится, что я здесь…