— Очень хочется на них посмотреть, — сказала Руженка. — Я как-то читала о них хорошую книжку. Как вы думаете, можно мне туда в шляпе? — спросила она француза.
— Если принять во внимание, что она оранжевая,— улыбнулся француз, — то, конечно. Я ведь вас охраняю, разве вы не видите? — сказал он и показал нож.
В зале были ниши, из которых выбивался огонь, — от него по залу разливался тяжелый теплый воздух с каким-то металлическим привкусом. Перед нишами стояли мужчины без рубашек с лопатами и крючками. Дядя и отец направились к ним, и мы пошли туда же. Когда мы приблизились, дядя остановился, наверное, не хотел нас вести дальше из-за увеличивающейся жары, и теперь я видел, что мужчины с лопатами и крюками засовывают в огонь железные полосы, двигают их там и переворачивают. Горячие полосы извивались в пламени, шипели, словно огненные змеи. При нашем приближении мужчины с лопатами и крюками повернулись, и тут я заметил, что на глазах у них темные очки, по щекам и телу стекает пот — оказывается, они очень быстро работают. Быстро, спешат, будто у них за спинами стоит какой-то призрак, который их подгоняет, — у меня было такое же ощущение, как и в цехе с чудовищами.
— Господи боже мой, — шептала Руженка, вытаращив глаза и придерживая шляпу за круглую доску. — Тут и секунды выстоять невозможно. Действительно, было чудо, что они там выдерживали и ничего с ними не происходило… В этой книжке о трех отроках и пещи огненной. — Она испуганно улыбнулась французу. — Вы, наверное, знаете из священной истории. Вывел их оттуда ангел. Если бы туда упал человек, — она вздрогнула, — тоже от него ничего не осталось бы.
— От него не осталось бы даже скелета, — поклонился француз и посмотрел на меня, а потом немного придвинулся ко мне и повторил: — Не осталось бы от него даже скелетика. Не дрожите, я же вас охраняю, — обратился он с улыбкой к Руженке и показал перочинный нож, который был зажат у него в ладони.
Отец стоял рядом с дядей, молчал и смотрел в огонь. Мне казалось, что он наблюдает за спешащими людьми, но совсем равнодушно, без интереса, как наблюдал бы за мухой. Затем один из людей положил крюк, снял очки и отошел на несколько шагов. Нагнулся и что-то поднял с земли. Это была бутылка пива.
— Ну, пойдемте, — сказал отец и потрогал воротник мундира. — Здесь, правда, жарко.
— Действительно, — сказал француз с любезной улыбкой, когда мы вышли из цеха и очутились на главном дворе и на нас подул легкий свежий ветерок. — Если бы туда упал человек, даже костей от него не осталось бы. — Потом он посмотрел наверх, где под трубой два человека в люльке приворачивали на валек большую круглую пластину, и все это было похоже на гигантский железный гриб. — Это сирены… — улыбнулся француз, скользнув взглядом по Руженкиной шляпе, и учтиво сказал: — Видите, шляпа не испортилась. Она такая же красивая, как и была, когда вы пришли. У нее немного помяты поля и эта круглая доска наверху, но я думал, это такой фасон.
— Это такой фасон, — согласилась Руженка. — Так было, когда я ее покупала. Называется «Радостная осень»… — Она подняла руки к трубе над воротами и вдохнула свежий воздух. В этот момент над двором послышался гул самолетов. Они медленно летели за трубой, окутанные клубами дыма.
— Огонь существует от вечности и до вечности, — сказал француз, — у него нет ни начала, ни конца, как у круга. Но откуда он берется в наших печах, один бог знает. Ни разу с той поры, как стоит этот завод, он не гас. Не погас он и в те годы, когда был кризис. Может, это какой-нибудь небесный огонь, — и он показал на трубу, к тучам, — или все это благодаря пану директору?
Француз улыбнулся, и мне показалось, что он опять шутит. Когда мы подходили к одноэтажному зданию с решетками, где был кабинет дяди, француз вынул ножик из кармана и снова повернулся к Руженке:
— Вы сказали, что ввязались в какое-то дело, — улыбнулся он.
— Ах, это… — вздохнула и улыбнулась Руженка. — Это нечто необыкновенное, как вы почувствовали. Предсказываю. Предвижу будущее. Ясновидящая. Я ясновидящая даже в политике, — прошептала она, — у меня уже есть успехи…
И француз этому даже не удивился, он только поклонился и погладил бороду.
— Я знаю в Париже одно предприятие, — сказал он. — Называется Дельфы. Там составляют и гороскопы.
— Наверное, это очень трудно, — пропищала Руженка. — Для этого должен быть человек, который отлично считает. Но я хотела бы узнать об этом что-нибудь. Вы в этом понимаете, пан уполномоченный? — спросила она.
— Ну… — Француз пожал плечами, погладил свою бороду и скромно улыбнулся. Вскоре мы во второй раз вошли в кабинет дяди. Я опять сидел в кресле у широкого решетчатого окна, однако солнце, которое хотя еще и светило за решетками, но ужо не било мне в лицо. Отец сидел против меня, рядом с ним — дядя. Налево сидела Руженка и рядом с ней — француз в кресле, которого раньше тут не было. На столе были приготовлены рюмки, их тоже раньше здесь не было, дядя налил в них из бутылки, которая стояла в центре стола. Я улыбнулся. Эта бутылка, из которой дядя наливал, была полна прозрачной белой жидкости. Стали опять говорить о чрезвычайном положении в пограничных районах, которое там будет объявлено, о речи Гитлера в Нюрнберге, а потом опять о тех интересных вещах, о которых я, собственно, слышал впервые, — об установке сирен, подготовке к затемнению и о том, что раздают противогазы. Это были снова краткие упоминания, которые касались, видимо, только дядиного завода, и я не слишком много понял. Руженка напряженно слушала, попеременно глядя то на свою рюмку, то на сейф, который был в стене возле пальмы, но, когда говорил француз, смотрела только на него.