Нежданно вспыхнувшая страсть
Перед красавицей упасть
55 Готов он с пламенной мольбою;
Но недоступна и горда,
Во мгле дубравы молчаливой,
Подобно лани боязливой,
Она исчезла без следа.
60 Как дум заветных воплощенье,
Ее Танкред увидел вновь,
Вновь это чудное виденье
Зажгло уснувшую любовь:
64–71 Как ст. 28–35 основного текста
«Ты жалкий трус, гяур презренный!» —
Свой вызов бросила она,
Горя отвагой дерзновенной,
Надеждой вновь увлечена.
76–92 Как ст. 35–51 основного текста
На диво всем от смерти верной
Врагом Клоринда спасена,
И глубоко изумлена,
Но все еще высокомерно
Глядит на рыцаря она.
98 —101 Как ст. 52–55 основного текста
Его слова, полны печали,
Невольно в душу проникали:
«Взгляни, Клоринда, жалкий враг,
105 Ничтожный воин пред тобою:
Пощады молит он бедняк,
Уязвлен гибельной стрелою;
Твоих желаний верный раб,
Я пред тобой пуглив и слаб…
110 О, кинь минутный взор участья,
Промолви слово, — и опять
Я полон мужества и счастья,
Готов всю жизнь тебе отдать!
Но если встретить сожаленье
115 В твоих очах мне не дано,
Но если гордое презренье
Мне от Клоринды суждено, —
Вот грудь моя!.. Любя, умру я…
Зову губительный удар.
Из милых рук твоих ликуя,
Приемлю смерти грозный дар!»
Она внимала; гнев жестокий
В душе невольно утихал,
Невольно взор ее глубокий
125 Тревогу сердца выдавал.
Вот луч усмешки горделивой
Мелькнул на царственных устах,
Минутной искрою в очах
Он вспыхнул резво и стыдливо.
130 Но очерк дивного чела,
Невольной грустью омрачая,
Ресниц шелковых тень густая
На очи ясные легла…
134–146 Как ст. 56–68 основного текста
И побежден, и очарован,
Своей противнице вослед
Глядел задумчиво Танкред,
150 Безумной страстью околдован.
151–154 Как ст. 69–72 основного текста
МАРК МАНЛИЙ[7]
На величавый Рим — вокруг семи холмов,
Дробясь широкими снопами,
Полдневный блеск упал в просвет меж облаков
С прозрачно-белыми краями.
5 Упал на стройный ряд дорических колонн
На Капитолии далеком,
Где барельефами пестреющий фронтон
Лежит на портике высоком,
И мрамор искрится на темном фоне туч…
10 Там, над гранитными скалами
Возносится орел, свободен и могуч,
И реет плавными кругами.
Среди торжественной, печальной тишины
Толпа, волнуема тревогой,
15 На высь угрюмую Тарпейской крутизны
Идет кремнистою дорогой…
Плебеями на смерть Марк Манлий осужден,
И жертва тайной неприязни,
Народа лучший друг в измене обвинен,
20 Он ждет мгновенья страшной казни.
21–36 Как ст. 1 — 16 основного текста
Когда б мне эту жизнь вы вздумали вернуть,
Ее не взял бы я, поверьте;
О нет, довольно мук; пора и мне уснуть
40 Купил я кровью право смерти:
За то, что день и ночь в борьбе неутомим,
Мгновенья счастья я не ведал,
Я узнаю, что Рим, что мой плебейский Рим
Меня изменнически предал!
45 Немного нас, бойцов за честь родной земли, —
Пускай бы в битве беспощадной
Карающей грозой мы встретиться могли
С толпой тиранов кровожадной;
Но против нас и ты, народ, и ты восстал!
50 Тупой бессмысленною бранью
На пламенный призыв ты грубо отвечал,
Нас предавая поруганью…
53–56 Как ст. 21–24 основного текста
О, что бы ни было, идите вслед за мной,
За мной, бойцы, на смерть и муки:
Вы оставляете так мало за собой, —
60 Пустые дни тяжелой скуки…
61–64 Ст. 17–20 основного текста
65 За мной, о граждане, — умейте все прощать
Неблагодарному народу!
За мной, о римляне, чтоб миру показать
Как умирают за свободу!
Поняв, кто были мы, ты нас не проклянешь,
70 Народ…
О скорбь родного края,
Ты наш холодный прах слезами обольешь,
Все наши муки вспоминая!
73–85 Ст. 25–37 основного текста
И чуткой силой обонянья
87–93 Ст. 39–45 основного текста
И с гулом в бездну полетело,
95 На камни, брызгая кровавою струей,
В клочки изорванное тело.
Вариант Петербургской поэмы «Смерть»
Строфы LVI–LX второй песни
Среди лугов необозримых
Деревня в жаркий полдень спит
Под вечный шорох нив родимых,
В тени задумчивых ракит.
Повесив голову, лошадка
Стоит на солнце, дремлет сладко
И машет медленно хвостом.
Теленка мальчик белокурый
Куда-то гонит; с петухом,
В пыли копаясь, бродят куры;
Заснули утки на пруде
В покрытой плесенью воде.
На огороде в вечер ясный
Колеблет ветра легкий вздох
Лопух и мак с головкой красной,
Тычинки хмеля и горох.
Какая тишь, какая воля!
Порой, как будто медом, с поля
Пахнет гречихой. Дряхл и сед
С улыбкой мирной на крылечко,
Кряхтя, выходит старый дед…
А там за серебристой речкой,
Где обнял землю свод небес,
Едва синеет темный лес…
В таком затишье Ольга в школе
Давно отшельницей жила…
Теперь в очах, в улыбке Оли,
В спокойной бледности чела
Таится не печаль земная,
А вера тихая, простая.
Среди учеников своих,
В толпе собравшихся крестьянок,
Когда она лечила их, —
Суровых, древних христианок
Она безгрешной и простой
Напоминала красотой.
Она ушла к земле, к народу;
Как в первый век монахи шли
В пустыни, в дикую природу
С крестом в руках, на край земли.
В ней тот же пламень новой веры,
И та же в ней любовь без меры.
И не протянут ей руки,
И тяжела ее дорога;
Но любят Ольгу мужики
За простоту, за веру в Бога…
Когда-нибудь они поймут
Ее святой великий труд.
Вариант легенды «Франциск Ассизский»
Шел Франциск из Рима. На пути
Перед ним в лохмотьях прокаженный,
Путника завидев, обойти
Он спешил: коленопреклоненный,
Робко стал, как будто издали
Спрашивал: не слишком ли я близко?
И смиренно целовал в пыли
На дороге он следы Франциска.
Верно исцеленья от него
Ждал, как от святого. И несмело
Он, стыдясь недуга своего,
Скрыть под рубищем старался тело.