— Ну вот и все пока! — наконец объявил Кривцов и обратился к аудитору: — А у вас как? Готово?
— Готово, ваше превосходительство! — дописывая почти на весу, на лету последнюю строку, отозвался Иовец, который тоже слышал и догадался, кто пришел за дверью, и вовсе не желает ударить лицом в грязь перед такой высокой особой.
— Желаете прочесть свои показания, перед тем как скрепить их? — обратился Кривцов к Кюхельбекеру.
— Я хотел бы… но без очков не могу… Нельзя ли прослушать? Может быть, они?..
— Конечно, можно. Читайте, господин аудитор. Внятно, медленно…
Усевшись поудобнее, он стал и сам прислушиваться к чтению. Интересно, как вышел допрос? Ведь бумага идет прямо к государю.
Слушает и беглец. Волнение снова овладело им, лицо покраснело. От напряженного внимания жилы обозначились на лбу, на висках. Что, если как-нибудь он проговорился о том, чего не хотел сказать? Сейчас усталая память даже не сохранила в себе всех подробностей только что оконченного допроса. А вот назойливо лезет в ум песенка, которую они с Пушкиным распевали в дортуаре Царскосельского лицея… Мотив звучит… И еще вспомнился до обмана ярко запах духов: «ее» духов, той, в которую он был влюблен в первый раз в жизни… которую…
«Что за вздор?! Прочь все это… Надо слушать свои показания. Это сейчас важнее всего».
И он вслушивается в монотонное, четкое чтение аудитора. И против воли, неуместная дремота вдруг начинает овладевать им…
«Слушать, слушать надо…»
Слушает чтение и невидимый свидетель этого допроса, Константин.
Четко звучит голос аудитора:
— «…опознанный унтер-офицером лейб-гвардии Волынского полка Никитой Григорьевым, при допросе показал: „Я зовусь Вильгельм Карлов сын Кюхельбекер, двадцати девяти лет, лютеранин, коллежский асессор[24], отставной из дворян. Отец в чине статского советника, скончался, есть мать — старуха, живущая при старшей сестре. Брат, в гвардейском экипаже, лейтенант и ротный командир и две сестры. Старшая, вдова профессора Дерптского университета, Глинки, живет с матерью в своей деревне Закупе, в Смоленской губернии. Вторая, Юлия — девушка. В 1817 году окончил курс наук в Царскосельском лицее. Служил в Коллегии иностранных дел, имея и частную службу в качестве преподавателя языков в учебных заведениях столицы. В отставку вышел в 1820 году. Тогда же в качестве секретаря князя Нарышкина ездил с ним в Марсель, проездом был и в Варшаве, но мало с кем тогда встречался. Перешел на службу в Грузию при генерале Ермолове, в качестве чиновника по особым поручениям. В 1822 году поселился у сестры в деревне Закупе. В 1824 и 5-м годах проживал в Москве, издавал там журнал „Мнемозина“. В начале минувшего, 1825 года переехал в С.-Петербург, на жительство, работая в разных изданиях.
В бытность на Кавказе имел знакомство с Вельяминовым и Якубовичем. Случалось встречаться с различными литераторами: Пушкиным, Гнедичем, Жуковским, Булгариным, Вяземским, Рылеевым, Одоевским и другими. А также с Пестелем, Бестужевым, Волконским, Николаем Трубецким, Муравьевым-Апостолом и Каховским. Но в близкие сношения не входил. Был ли вице-губернатор Горский в числе бунтующих на площади, точно не знаю, но помнится, что видел человека под пудрой, в шляпе с плюмажем, похожего на него. Что касается дня 14 декабря[25], показал…“»
Константин, слушавший сначала чтение из пятого в десятое, теперь насторожил внимание.
— «…Увидя меня, брат подошел и стал просить: „Уйди! Сохрани хотя одного сына для старухи матери! Мы должны погибнуть! Сбереги себя!“ Я ответил, что родина теперь более имеет на меня прав…»
Слушает Константин рассказ о том, как началась братоубийственная борьба на озаренной зимним солнцем, знакомой ему площади, где так часто он проезжал перед фронтом блестящих гвардейских полков… А теперь там застыли пятна крови… валялись изуродованные люди, свои, убитые родною рукой…
Закрывает, открывает глаза цесаревич, а картина не идет из головы.
Внятно читает аудитор.
— «Приблизился митрополит с крестом. Стал уговаривать взволнованные ряды, напоминая о каре Божией, о святости царского сана. „Ура, Константин!“ — громким ответом служили крики из тысячи грудей. „Подайте его нам налицо, тогда разойдемся!“»
Цесаревич за дверью даже вздрогнул, когда аудитор невольно повысил голос, читая это место.
С его именем шли на смерть несчастные… И этот, которого там допрашивают сейчас!.. Такой привлекательный, простой и болезненный на вид… Чахоточный, должно быть? Он не выдержит казематов Шлиссельбурга, даже если избежать петли, которой не минуют другие главари… Бедняга!..
24
Коллежский асессор — гражданский чин в Российской империи, соответствовавший 8-му классу Табели о рангах.