Под дверью переговаривалась вполголоса троица преподавателей в мантиях. Дверь стояла нараспашку, изнутри доносился пронзительный неприятный голос.
Наконец Пролт замедлила ход. Мэтр Хоннис жив! Ксинк не солгал ей.
Преподаватели с нарочитой медлительностью обернулись и уставились на нее. Похоже, она не была чрезмерно популярна среди преподавательского состава. Когда-то она слыла образцовой ученицей, усердно прокладывая путь к совершенству в редкой академической области. А теперь стала… чем? Чем-то другим. Той части ее души, какая осталась от прежней, молодой и невинной Пролт, были все еще приятны хорошие отзывы преподавателей Университета. Но эта часть сильно умалилась и неуклонно сходила на нет, чуть ли не с каждым часом.
Она протиснулась между преподавателями, слыша, как Хоннис рычит за дверью. Старик был вечно чем-то недоволен, но обычно не выражал недовольство столь энергично. Он предпочитал покрывать свои острые упреки блестящим слоем льда.
Его квартира была почти так же аскетична, как студенческая келья, где она прежде жила. Тесно, потолок низкий. Узкая кровать, табурет, лампа, простой квадратный стол. Круглое окно забрано толстыми стеклами в переплете.
Больше всего здесь было бумаг. Пергаменты валялись повсюду: стопками, россыпью, пачками, в каждом углу. Отдельные листы, книги-кодексы и свитки – излюбленная форма северян. Вряд ли этот завал поддавался разбору и правильной раскладке.
Ксинк остался ждать снаружи. Пролт вошла и увидела, что мэтр Хоннис лежит на кровати и спорит с Чигелом, университетским врачом. Чигел с великолепным апломбом поучал Хонниса относительно ценности постельного режима – а глава кафедры военной истории рассказывал ему, какими практичными методами варвары из северного племени Скралл Но’т избавлялись от своих раненых.
Чигел выслушал Хонниса, не перебивая. Так они сравняли счет.
Наконец спор завершился. Чигел вышел из комнаты, и Хоннис заметил Пролт.
– О, теперь я понял, что требуется, чтобы вы удостоили меня своим визитом!
Хоннис так изменился, что она с трудом его узнала. Теперь, когда Чигел убрался, гнев старика утих. Что-то случилось, это очевидно. Что-то ужасное.
Она не видела его и не обращалась непосредственно к нему с той ночи, когда тайно появился правитель Сультат. С той ночи, когда Пролт открылась отвратительная истина – о том, как Хоннис использовал ее.
– Как вы себя чувствуете? – стандартный вопрос вылетел раньше, чем она сообразила, что задает его.
То, что он проигнорировал ее неловкость, было весьма нехарактерным для мэтра проявлением вежливости.
– Я должен многое вам сказать, если вы сумеете услышать. Очень важные вещи – для всех, но в первую очередь для меня самого.
Ксинк успел рассказать ей, что мэтр Хоннис неожиданно потерял сознание в коридоре. Это произошло часа полтора назад.
– Я готова слушать. – Она закрыла дверь и подошла к кровати, осторожно переставляя ноги, чтобы не наступить на пергаменты. Их действительно было огромное количество – мало кто из богатых людей мог бы позволить себе приобрести столько.
Из-за внутреннего огня, прорывавшегося вспышками гнева, Хоннис всегда казался людям выше и крупнее, чем на самом деле. Но теперь, лежа в постели, он не выходил за пределы жалких телесных рамок, соответствующих его неизмеримой старости.
– Сколько бы лет вы мне ни дали, не ошибетесь, – сказал он, поняв, о чем она думает. – Вообще я намного старше, чем вы можете предположить. В последние годы я поддерживал жизнь омолаживающими заклинаниями.
Пролт зажмурилась. У Хонниса, видимо, случился удар. Но… не пострадал ли при этом его разум? Эта мысль глубоко беспокоила ее.
– Кто читал эти заклинания… для вас? – спросила она.
– Я занимался этим сам.
Она в замешательстве прикусила нижнюю губу.
– Ваш следующий вопрос – не маг ли я? Считайте, что да. Я обладаю некоторыми знаниями, которые некогда, давным-давно и в других краях, считались самым обычным делом. Но мы здесь, на нашем маленьком и печальном Перешейке, живем в эпоху всеобщего страха…
Его изможденное старое лицо было скорбно. Каким печальным, каким сокрушенным выглядел он… У Пролт заныло сердце, и внезапно слезы пролились сами собой.
– Но я зашел за дозволенные пределы. Пользоваться магией омоложения опасно, а я уже довольно давно играл с этой опасностью. Теперь расплачиваюсь. Все правильно и справедливо. Не печальтесь из-за меня!
Слезы уже проложили дорожки по щекам Пролт, но источник их словно замерз от его суровых слов.