— Кощей? — прошептал юноша.
Синемордый взревел:
— Кощей?! Кощей мёртвый во дворце, Кощей мёртвый в Нави! — смердящая пасть наклонилась над Никитой: — И ты будешь мёртвый везде.
Вдруг он заорал. В его глазу торчал алый тюльпан. Цветок вспыхнул ярким пламенем, и по равнине, по склонам холма пронёсся общий крик, вторящий крику Синемордого. Никиту кто-то рывком поставил на ноги и сказал:
— Руби, богатырь!
В Никиту словно влили новых сил.
Со всей округи было видно, как под последним лучом солнца воевода в рогатом шлеме, увитом цепями, размахнулся и одним движением снёс голову Синемордого с плеч. Солнце нырнуло за горизонт, и с ним погасли синие огни.
— Не узнать вас, господин, — проговорил Тимофей Миронович, поглаживая усы и разглядывая странного молодого мужчину в разорванной рубахе, обнажающей шрамы на груди. Бусины, нити и косы в волосах и чуть раскосые серые глаза цвета дождливого неба — их ни с какими другими не перепутаешь.
Он пришёл на рассвете в лечебный шатёр, забрал половину знахарок, игнорируя грозные крики Ярославы, а уже через несколько минут вернулся, привёл с собой знакомую уже воеводе девушку, которая приходила однажды ночью со страшненькой собачкой и лечила воинов, падая с ног от усталости. Варвара. Она держала странного мужчину за руку.
— И не надо меня узнавать, — ответил, коротко улыбнувшись, молодой человек. — Я умер.
— Зачем вернулись? — строго спросил воевода.
— Чтобы ещё больше людей не умерло, — ответила девушка. — Где Ярослава? Где Аннушка?
— Пойдёмте, отведу, — вздохнул Тимофей Миронович, пряча в усах улыбку.
Никита сидел на холме у вбитого в землю копья с рваным, грязным изумрудным платком. Знаменосец не пришёл. Много кто остался лежать в вытоптанных обожжённых землях Приморья. Воеводе Никите Михеевичу рассказали, что кое-где уже проклюнулись первые бутоны горецвета.
Любава сказала, чтобы Никита поспал, принесла ему шерстяное покрывало, кувшин с водой, сдобренной какими-то травками. Сама тут же убежала лечить раненых. Кощей обещал привести ей на подмогу часть сестёр из дальнего лагеря.
Воду Никита выпил ещё ночью, но так и не заснул. Сидел, кутался в одеяло. Когда рассвело, смотрел, как кучу тлеющего пепла разносит ветром — всё, что осталось от чудища. Голову-то Никита ему отрубил, но это диковинный цветок уничтожил врага, не он.
В море на горизонте стояли корабли с погасшим пламенем. Приходил Кощей. Сказал, что нужно будет в них разобраться, чтобы отвезти выживших людей по домам — он с такой задачей одними чарами не справится.
Кощей был бодрым, деятельным, словно за внешними изменениями подтянулись и внутренние. А Никита, наоборот, чувствовал себя древним старцем. Он указал Кощею на яблоки, валявшиеся у камня.
— Они твои, — сказал Кощей.
Никита вспылил. Никита больше не собирался надевать эту дрянь. Никита больше не собирался брать в руки меч. Кощей пожал плечами и ушёл.
Пришла Любава.
— Ты бы вышел к людям, — сказала она. — Ты же победил Синемордого. Ты герой.
— Это не я. Без Кощея это я бы сейчас тут кучкой пепла лежал, — проворчал юноша.
— А без тебя лежал бы кучкой пепла Кощей! Никита, да ты себя слышишь? Тебе дымом от синего огня голову помутило?! — сердито сказала Любава. — Ты вообще помнишь, сколько всего ты сделал? Может, скажешь, что мы все тут, кроме Кощея, без дела слонялись? Вообще-то это как раз он лежал и отдыхал, пока мы работали!
Никита посмотрел на осунувшееся лицо девушки, тени под глазами, погладил её по руке, на которой у неё теперь не сгибались два пальца. Ему стало стыдно, и он отвёл взгляд.
— Прости, любимая.
— Ну а теперь как дитя малое! Столько разнообразных чувств у одного богатыря! — воскликнула девушка и добавила: — За это ты мне и нравишься.
Она пригладила его седые вихры с редкими жёлтыми прядками, а он притянул её к себе и поцеловал.
— Пойдём, — сказал Никита. — Покажусь войску… А ты мне речь придумаешь?
Любава звонко рассмеялась, подскочила на ноги, закружилась. Никита подхватил её на руки и понёс вниз.
По смятой траве важно прошествовала огромная жаба с недовольной мордой и красными глазами. Там, где она прошла, зазеленели свежие травинки.
Яблоко из болотного серебра слепило отблеском полуденного солнца и бессердечной жестокостью. Жаба раскрыла пасть и проглотила его.
Чёрное яблоко пахло старой древесиной и воспоминанием об обжигающем огне. Жаба раскрыла пасть и проглотила его.
Костяное яблоко из слоновой кости хранило память об отнятой жизни. Жаба раскрыла пасть и проглотила его.