Это обновление охватывало далеко не все сферы цивилизации. Наследие Каролингов — огромное пространство, усеянное руинами, — не было приведено в порядок. В Западно-Франкском государстве долгое время ничто не могло заменить идеологию христианской Империи франков. Усилия по унификации права, которые начали приносить свои первые плоды в середине IX в. благодаря влиянию капитуляриев и вмешательству некоторых клириков, вроде Агобарда Лионского, были полностью заброшены, и законы стремительно раздробились на множество правовых обычаев. Вся та структура, которая было начала складываться вокруг понятия государства и государственной власти, оказалась забыта, по крайней мере королевской администрацией. Лишь несколько территориальных правителей, граф Фландрии и, главным образом, герцог Нормандии, проявляли кое-какой интерес к некоторым из этих осколков и подумывали о том, чтобы после более или менее продолжительной паузы начать действовать в том же духе (любопытно отметить, что герцогство Нормандское осуществило в XI в. унификацию своего права и даже земельных мер (в пользу «импортного» акра; Каролинги склонялись в пользу франкского боннье). Однако здесь имеет место, скорее, встреча двух политических мировоззрений, чем прямое заимствование).
Итак, вторжения IX и X вв. в целом оказали на пост-каролингскую цивилизацию лишь негативный эффект. В отличие от того, что произошло после потрясений V и VI вв., континентальный Запад не прибег к синтезу своего исковерканного наследия и навязанного ему силой внешнего влияния. Ему почти всегда приходилось извлекать необходимые для возрождения основы из своих собственных глубин.
* * *
Таким образом, лишь приморские регионы столкнулись, при встрече со скандинавами, с проблемами ассимиляции, и прежде всего кельтские страны, Англия и Нормандия. Однако феномен викингов был лишь вторичным по отношению к самому явлению завоевания. Скандинавам удавалось окончательно закрепиться где-либо только тогда, когда они овладевали ранее пустовавшими землями, как, например, Фарерские острова и Исландия. «Область датского права» и Нормандия никогда даже на словах не зависели от скандинавских государств. Основанные за морями колонии официально присоединялись только в норвежском пространстве и гораздо позднее. Норвежский государь Магнус Голоногий (1093-1103 гг.) очень стремился подчинить своей власти королевство Мэн и некоторые поселения в Ирландии, но это ему удалось лишь на несколько месяцев. В XII в. Гебриды и Мэн более или менее благосклонно признали сюзеренитет далекого норвежского короля; в 1263 г. Хакон IV восстановил его, но после 1266 г. Магнус Исправитель Законов уступил эти острова Шотландии (в XIV в. о-в Мэн, сохранив обширную автономию, перешел под власть Англии). Присоединение Оркнейских и Шетландских островов было более долговременным — фактически с конца XII в. до 1468 г., а юридически — до 1590 г., так как первоначально острова лишь заложены шотландской короне.
Скандинавские языки завоевали лишь небольшую территорию, и их победа никогда не бывала окончательной, за исключением случая необитаемых Фарерских островов и Исландии. На Оркнейских островах норн (= norron, норманнский») царствовал единолично на протяжении почти всего Средневековья и исчез только в конце XVII века. На Шетландских островах он вышел из употребления около середины XVIII в., но единицы еще знали его в начале XIX века. На этих двух архипелагах, как и в Катанесе (где норн изжил себя в XVI, а может быть, даже в XV веке), скандинавский язык был прямо замещен английским из Шотландии. На Мэне норвежский никогда не вытеснял кельтского наречия (манке, диалект ирландского), но долгое время оставался языком правящего класса и литературы; по-видимому, он угас около XIV в. перед повторным расцветом кельтского, сегодня, в свою очередь, умирающего. Чуть раньше (XIII в. ?) также обстояло дело на внешних Гебридах, где в X в. большая часть жителей Льюиса, Уиста и Ская определенно говорила на норвежском. Важные аспекты словаря, естественно, сохранились.