Из одной или нескольких балтийских Русий в северо-западный район Восточной Европы прибыла в конце VIII - середине IX в. в ходе нескольких переселений варяжская русь. Изначальную этническую принадлежность этой руси трудно определить, но языком ее общения был славянский язык. Переселение варяжской руси получило свое отражение в Сказании о призвании варяжских князей, оформление которого в новгородской среде относится ко времени после провозглашения Киева в 882 г. «мати градом русьским» и наложения на Новгород дани в пользу варягов (о существовании Новгорода в названное время говорят многие факты2'6). Уже в 970 г. новгородцы опирались на традицию приглашения князей в своем ультимативном разговоре с киевским князем Святославом (И.И.Срезневский указывал, что сообщения летописи в части до 973 г. «носят на себе черты современности, невозможные для летописца, жившего позже». А.А.Шахматов полагал, что известие под 970 г. читалось в Новгородском своде 1050 г.227). Во второй половине X в., во времена правления Ольги и ее внука Владимира Сказанию, приобретшему уже практически завершенный вид, могло быть придано официальное значение, в связи с чем в конце столетия оно было внесено в первый летописный свод, созданный в Киеве. Тому способствовали, во-первых, притязания Запада на политическое господство на Руси (миссия Адальберта 961-962 гг., пытавшегося распространить католичество на Руси228, о прибытии на Русь многочисленных посольств «из Рима» сообщает Никоновская летопись под 979, 988, 991, 994, 999 и 1000 гг.229), чему мог быть дан отпор и обращением к истории, т. е. к той же варяжской руси.
Во-вторых, упорная борьба за киевский стол между разными и, видимо, равными в своих притязаниях претендентами, представлявшими собой как полянскую русь, так и варяжскую русь, в целом, «род русский»: убийство Олегом киевских князей Аскольда и Дира, неожиданная смерть Олега (по версии НПЛ, его уход из Киева или в Ладогу, или куда-то «за море») после победы над Византией, решение Святослава остаться зимовать в Белобережье, а не идти в Киев, как это сделала большая часть его дружины, и что стоило ему, в конечном счете, жизни, последующая усобица между его сыновьями. Начало литературному оформлению варяжской легенды, способной закрепить киевский стол именно за ее сыном Святославом и его потомством, видимо, дала княгиня Ольга, своим происхождением связанная с варягами и с Северо-Западной Русью, куда прибыла в 862 г. варяжская русь. ПВЛ сообщает, что Ольга была родом из Пскова, Степенная книга (XVI в.) называет ее родиной село Выбутское под Псковом, Житие Ольги (XVI в.) подчеркивает, что она «отца имеаше неверна сущи, тако и матерь некрещену от языка варяж-ска». В.Н.Татищев родиной княгини называл Изборск и выводил ее «от рода Гостомысла»230. Именно через призму резкого противостояния разных сил, имевших по тогдашним понятиям абсолютно равные права на киевский стол, следует рассматривать длительную борьбу потомков Владимира Святославича: Изяславичи, сидевшие в Полоцке, упорно воевали с Ярославом Мудрым и его детьми, и в одном даже случае - в 1068 г. - похитили у них киевский стол. И наличие в наших памятниках разных версий начала Руси говорит о том, что в XI и XII столетиях имелись многочисленные и в то же время законные претенденты на верховную власть в стране, и реализация этого права осуществлялась ими не только военными, но и идеологическими средствами231.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Ситуация, сложившаяся в науке вокруг варя го-русского вопроса, выглядит парадоксальной. С одной стороны, ученые несколько столетий доказывают норманство варягов (варяжской руси), хотя тому нет никаких оснований. С другой стороны, они игнорируют огромный, самый разнообразный и широко известный корпус источников (письменных и вещественных), выводящий в поисках родины и этноса варягов на южнобалтийское Поморье, заселенное славянами и славяноязычными народами. И горизонты начальной истории Руси несравненно шире тех, что предлагают норманисты, которые, по замечанию И.Е.Забелина, «одержимые немецкими мнениями о норманстве руси и знающие в средневековой истории одних только германцев», никак не желают допустить связей восточных славян с Южной Балтикой1. Но эти связи, как свидетельствует конкретный археологический и нумизматический материал, были самыми древними и самыми активными, в свете чего следует рассматривать Сказание о призвании варягов, варяжскую проблему в целом, суть которой сводится к переселению части южнобалтийского населения (варягов-ваг-ров и руси) в северо-западные земли их восточнославянских собратьев.
«Скандинавский догмат», вызванный к жизни великодержавными устремлениями Швеции XVII в., создал виртуальную, никогда не существовавшую в истории норманскую Русь («Славянскую Скандинавию», «Скан-дославию», «Восточно-Европейскую Нормандию»), заслонившую собой Русь настоящую. Норманны, что вытекает из показаний прежде всего скандинавских памятников, были втянуты в движение южнобалтийских народов на восток лишь в конце X в., и, следовательно, не имели никакого отношения ни к истории Руси IX - середины X в., ни к варягам этого времени, ни к происхождению династии Рюриковичей. Несостоятельность своих позиций осознают норманисты, при этом всемерно стремясь сохранить мифологизированную русскую историю. Так, А.А.Горский, убеждая в престижности причастности к образованию государства у восточных славян норманнов, говорит, что «вопрос о роли норманнов в формировании Руси несет в себе некоторый риск как раз не для русского, а для шведского исторического сознания: ведь если «отнять» активную деятельность на Руси, «шведский вклад» в движение викингов окажется близким к нулю - в Западной Европе действовали почти исключительно датчане и норвежцы»2. Но это проблема все же шведской, а не российской исторической науки.
Ситуация, сложившаяся в науке вокруг варя го-русского вопроса, выглядит парадоксальной. С одной стороны, ученые несколько столетий доказывают норманство варягов (варяжской руси), хотя тому нет никаких оснований. С другой стороны, они игнорируют огромный, самый разнообразный и широко известный корпус источников (письменных и вещественных), выводящий в поисках родины и этноса варягов на южнобалтийское Поморье, заселенное славянами и славяноязычными народами. И горизонты начальной истории Руси несравненно шире тех, что предлагают норманисты, которые, по замечанию И.Е.Забелина, «одержимые немецкими мнениями о норманстве руси и знающие в средневековой истории одних только германцев», никак не желают допустить связей восточных славян с Южной Балтикой1. Но эти связи, как свидетельствует конкретный археологический и нумизматический материал, были самыми древними и самыми активными, в свете чего следует рассматривать Сказание о призвании варягов, варяжскую проблему в целом, суть которой сводится к переселению части южнобалтийского населения (варягов-ваг-ров и руси) в северо-западные земли их восточнославянских собратьев.
«Скандинавский догмат», вызванный к жизни великодержавными устремлениями Швеции XVII в., создал виртуальную, никогда не существовавшую в истории норманскую Русь («Славянскую Скандинавию», «Скан-дославию», «Восточно-Европейскую Нормандию»), заслонившую собой Русь настоящую. Норманны, что вытекает из показаний прежде всего скандинавских памятников, были втянуты в движение южнобалтийских народов на восток лишь в конце X в., и, следовательно, не имели никакого отношения ни к истории Руси IX - середины X в., ни к варягам этого времени, ни к происхождению династии Рюриковичей. Несостоятельность своих позиций осознают норманисты, при этом всемерно стремясь сохранить мифологизированную русскую историю. Так, А.А.Горский, убеждая в престижности причастности к образованию государства у восточных славян норманнов, говорит, что «вопрос о роли норманнов в формировании Руси несет в себе некоторый риск как раз не для русского, а для шведского исторического сознания: ведь если «отнять» активную деятельность на Руси, «шведский вклад» в движение викингов окажется близким к нулю - в Западной Европе действовали почти исключительно датчане и норвежцы»2. Но это проблема все же шведской, а не российской исторической науки.