- Поздно, профессор. Уже четверть третьего...
Профессор взглянул на меня.
- Сколько? Что вы сказали?
- Я говорю: поздно уже, четверть третьего...
- А где вы это увидели?
И тут я с удивлением отметил, что совершенно не смотрел на часы. Я спросил у профессора:
- Скажите, а в самом деле который час?
- Шестнадцать минут третьего. Но уже прошла минута...
- Нет, прошло больше. Минута и двадцать секунд.
- Иван! - закричал профессор.
Я не ответил. Стало тихо-тихо. Так тихо, что было слышно, как бьется мое сердце. Только оно стучало странно. Не так, как у всех: тук-тук-тук.
Нет! Оно стучало: тик-тик-тик, ну, точно, как ходики, которые висели на стенке в бабкиной избе. Ти"-тик!
- Сколько времени? - раздалось где-то далеко-далеко, на другой планете.
- Два часа, двадцать четыре минуты, сорок секунд...
- Поздравляю вас, Иван! Теперь вы единственный человек в мире, который без часов безошибочно может определять время, человек-часы! Когда вы будете писать мемуары, вы так и назовете вашу книгу: - "Я - человек-Часы", или "Меня звали "Четверть Третьего". Это в честь того мгновения, когда вы впервые почувствовали время. Хотите, я вас тоже буду звать "Четверть Третьего"? Не возражаете?
Я обалдело смотрел на профессора. Никаких изменений в моем организме вроде не произошло, чувствовал я себя просто замечательно. И совсем не старался угадывать время. Но, если нужно было, я сразу говорил, который час. Очень просто. Как попросить воды. Шлеп! - без двадцати три! Шлеп! без тринадцати три. Проще простого!
Мы с профессором уходили из лаборатории в три.
Равно в три часа ночи.
- Вы все-таки не возражаете, если сменим вам имя? - приставал ко мне профессор.
Я мотнул головой: мол, согласен!
- Ну, и хорошо! - обрадовался профессор.- Теперь вас зовут "Четверть третьего".
8. "АЛЛО! ЭТО ПОЛИЦИЯ?"
(рассказывает экономка профессора Шинджелъма фрау Гросс)
Просто не понимаю, что это вздумалось им работать в рождественскую ночь. Не буду говорить, что это грешно. Но не принесла им эта работа счастья. Ни господину Оттокару, ни этому русскому.
Утром в первый день рождества они встали поздно. Глаза у обоих были красные, усталые. Я приготовила хороший праздничный завтрак. И кофе.
Крепкий кофе. Они ели молча. Только господин Никифоров сказал:
- Поздненько мы сегодня встали. Уже тридцать две минуты десятого...
Я тогда еще ничего не знала и только подумала: "Странно. Он, кажется, и не смотрел на часы, а время назвал так точно".
Господин Никифоров вел себя вполне нормально, спокойно.
Хорошо позавтракал, выпил кофе, похвалил мой торт. А после завтрака они с господином профессором о чем-то тихо побеседовали и разошлись. Один в рабочий кабинет, другой - в свою комнату наверху. Я еще некоторое время возилась с посудой, а потом села вязать. Вы видели толстый джемпер из серой шерсти на господине профессоре? Это я вязала.
Я сидела внизу, в гостиной. Господин Оттокар курил сигару за сигарой, а русский ходил в своей комнате - над головой все время слышались шаги.
Вечером к господину профессору приехали его ассистенты, поздравили с рождеством, подарили новую палку с серебряным набалдашником. Он был очень тронут.
Профессор сидел со своими ассистентами довольно долго, они пили кофе, разговаривали. Под конец господин профессор встал, гордо взглянул на своих гостей и сказал:
- Сегодня, господа, можете меня поздравить и не только с рождеством. Я добился своего. Рефлекс времени - не фикция, не химера. Со вчерашнего вечера, вернее, с сегодняшней ночи, такой рефлекс - полная реальность.
Потом профессор еще что-то говорил, употребляя всякие научные слова, которые я, конечно, не запомнила, и попросил меня позвать к нему господина Никифорова. Я сходила наверх за русским.
Oн тотчас спустился в гостиную. Его пригласили за стол. Я села на свое место. И опять начался научный разговор. Господина Никифорова все время спрашивали о времени. Он отвечал.
Ассистенты господина профессора проверяли его ответы по своим часам, щелкали секундомерами, потом все дружно восклицали: "О! Это превосходно!" А господин Зайлер сказал даже по-русски: "Карашо!" Он был в плену в России и не пропустил случая показать свои знания в русском языке.
Господин Никифоров смеялся вместе со всеми, оживленно разговаривал. Потом, когда он услышал, как господин Зайлер опять сказал по-русски: "Карашо! Давай-давай!", резко повернулся к нему и спросил:
- Что "давай-давай"? "Давай-давай, матка, яйки"? Или, может быть, "давай-давай, матка, сало"? Так?
Он встал, отодвинул с грохотом стул и, сказав:
- Простите, господа, уже поздно, двадцать одна минута одиннадцатого. Спокойной ночи! - ушел к себе наверх.
Все почувствовали себя очень неловко. Я так и не знаю из-за кого. Наверное, некоторые из-за господина Зайлера, другие - из-за господина Никифорова. Но разговор больше не клеился. Тогда профессор поднялся.
- Я считаю, господа, не нужно придавать значения этому факту. Благодарю вас всех за подарок и за внимание к моей персоне.
Все тоже поднялись и потихоньку разошлись. Так и закончился первый день рождества.
На следующий день, 26 декабря, господин профессор с самого утра поехал делать разные визиты. Русский не вышел к завтраку. Он заперся у себя в комнате и опять очень много ходил. Меня даже стало раздражать шарканье его ног по полу.
Я постучала в дверь. Шаги прекратились. В замке повернулся ключ. Господин Никифоров выглянул в коридор.
- Что вам, фрау Гросс? Что-нибудь случилось?
Я спросила:
- Почему вы не выходили к завтраку? Может быть, вам сюда чтолибо принести?
- Да, пожалуйста, принесите. Я бы с удовольствием чегонибудь съел. И еще прошу, фрау Гросс, приготовьте мне бутерброды и. сделайте, пожалуйста, расчет, сколько причитается с меня за питание и квартиру по сегодняшний день включительно,
- Господи! - удивилась я.- Неужели вы хотите уехать от нас, от господина профессора?
- Да, фрау Гросс, я уезжаю.