Артем тщательно застегнулся.
- У тебя и на спине заплатка. И руки - сплошной синяк... Я знаю... от чего бывают такие синяки.
- Тебе не вредно говорить?
- Не вредно... Ты мне очень аккуратную дырку сделал. Чистую.
- Старался.
- Я... хочу разозлиться на тебя... И не могу. Это ведь ваша работа... Условный сигнал... Резервисты... Я думаю... Если бы удалось тогда... Остановить тебя...
- Не волнуйся так, Глеб. Ты все равно ничего бы не сделал. Живой, мертвый, пленный - я всяко выполнял задание. На то и был расчет. Поэтому не трави себе душу. Если ты от волнения сыграешь в ящик, меня окончательно совесть замучит.
- Совесть? - Асмоловский оскалился не то от боли, не то от ярости. - А за других... тебя совесть не мучит? Других... тебе не жалко?
- Жалко. Особенно того парнишку, подпоручика из Партенита, того, кто тебя перевязывал. Его застрелили у меня на глазах. Лейтенант Палишко. Просто так, от злости. И еще у меня был друг... Когда я выстрелил в тебя, я шел к нему... Он был ранен. Оказалось - смертельно. И еще один друг, ты его даже не видел, он был убит еще утром, в перестрелке с настоящим спецназом. И один спецназовец, которого Георгий хотел оставить в живых, а я убил... Так что злись на меня, Глеб. Я это честно заработал.
- Тебя пытали.
Вопросительной интонации не было. Глеб высказал не догадку - утверждение. Верещагин не нашел сил возражать.
- И что с того? - устало спросил он. - На войне как на войне. В каждой егерской роте состоит на вооружении огнемет, и все знают, зачем он нужен. Не вижу, почему сжечь противника заживо вроде как честней и гуманней, чем рвать его... подручным инструментом. В конечном счете, со мной обошлись лучше, чем я с тобой. Я сейчас способен стоять на своих ногах, а ты прикован к постели.
- Все равно... это другое. Я ведь тоже... стрелял в тебя. Но я не смог бы...
- Если бы пошла речь о спасении батальона, и для этого нужно было развязать мне язык, ты быстро сообразил бы, как это сделать.
- При чем тут... Подожди... Я думал - это в разведке...
- Да нет... Это работа любителя. Большого, надо сказать, любителя...
- Палишко, - Глеб скривился. - Не повезло тебе.
- Нет, товарищ капитан. Мне фантастически повезло. Потому что если бы за дело взялся кто-то умней и хладнокровней, к примеру, ты или тот же товарищ майор, меня бы раскололи в два счета, доставили в Симфи часом раньше, и не в бессознательном виде, там быстренько бы допросили и тут же отправили в Москву. А оттуда мне была уже одна дорога: показательный процесс и - в петле ногами дрыгать.
- У нас не вешают, Штирлиц... хренов.
Асмоловский закрыл глаза и отвернулся к стене. Вернее, повернул голову. Но ненадолго.
- Эй!
- Да?
- Мне нужно встать. Поможешь?
Десяток возражений пришел в голову моментально. Почему я? Тебе нельзя. Позвать санитара?
- Запросто, - сказал он.
Это оказалось далеко не запросто. Но осуществимо. Боевое братство. Уссаться можно от смеха.
О да, Флэннеган, поистине то была светлая мысль - поместить нас в одну камеру-палату.
- Спасибо, - сказал Глеб, когда снова оказался в постели. - А можно воды?
- Запросто.
...Глеб выдернул у него из рук пластиковый стакан и напился сам.
- Ф-фу, - он еле совладал с дыханием. - Можно сказать... На две трети счастлив...
Они молчали десять минут. За окном стемнело. Опустились автоматические ставни.
- К-2 в прошлом году... вы?
- Да.
- Ты... и твой татарин. Пулеметчик.
- Шэм Сандыбеков.
- Знать бы, что там делается, - Асмоловский показал глазами на зашоренное окно.
Верещагин полностью разделял его желание. Знать бы, что происходит за этой решеткой. До чего договорились вчера господа командующие. Что им готовит СССР...
- Как ты здесь оказался? - вдруг спросил Глеб.
- Как и ты. На носилках.
- Не крути. Я думаю... Здесь - ты сам сказал - военная тюрьма... По всем раскладам - самое неподходящее... для тебя место... Ты же должен быть герой... За что ж тебя сюда...
Арт не собирался отвечать. По правде говоря, он не знал, что отвечать.
- И меня тоже... - продолжил Глеб, отдышавшись. - Я не верю, что случайно. Меня допрашивал кто-то из ГРУ. Еще тогда... Насчет тебя... А потом - из общей палаты госпиталя... перевезли сюда. Зачем?
Свет погас. Раздался отдаленный скулеж сирены. Прогрохотали по коридору башмаки.
- Воздушная тревога, - сказал Арт.
- Значит, вас уже бомбят. С чем и поздравляю...
- Это не бомбардировка... Думаю, что это - ракетный обстрел.
- Да ну?
- Элементарно, Ватсон... Если бы им было чем нас бомбить, мы бы проснулись от взрывов еще днем.
- Так вы что... Вы что, бомбили нас?
- Скорее всего. Тихо!
О-очень далекий взрыв...
- Гады, - сказал Глеб в потолок.
- Кто? - Артем вцепился пальцами в спинку кровати.
- Да вы, кто ж еще...
- Неужто? Глеб, на минутку: кто из нас к кому вперся? Вы к нам или мы к вам?
- Вы нас позвали...
- А вы так торопились откликнуться, сердечные, что не стали дожидаться подписания Союзного Договора...
- Скотина... Как подумаю, что мог... одним выстрелом...
- Мог... Но уже поздно было... - Арт вернулся к постели, сел. - Не пили себя.
- А все-таки... - Глеб делал осторожные вдохи и говорил короткие фразы. Зачем... тебя ко мне?
- Это тебя ко мне. Чтоб я не вздумал тут в ящик играть.
- А ты собирался?
- Была такая мысль, - он вытащил из кармана капсулы и положил их на тумбочку. Глеб оценил коллекцию и вынес вердикт:
- Дурак.
- Есть немножко.
- Так за каким хреном...? Страну, можно сказать, спас... жизнью рисковал... Герой! Нет, он в тюряге и думает, как бы... того... башкою в лебеду.
- Глеб, ты мне все равно не поверишь.
- А ты... соври поскладней.
- Хорошо... - Артема внезапно охватило неуместное веселье. А хрен ли, в самом деле? Почему бы и не сказать Глебу ту часть правды, которую ему можно сказать?
- Видишь ли, товарищ капитан... Мы захватили эту вышку... как бы точнее выразиться... По собственной инициативе. Без приказа непосредственного командования. И посредственного - тоже. Вообще без приказа.
- Врешь.
- Хорошо. Тогда придумай другую теорию, которая поможет свести все факты воедино. Я не буду мешать.
Сирена. Отбой воздушной тревоги.
- Значит, это все ты сам... придумал и сделал?
- Допустим.
- А твои ребята?