Верещагин смотрел в сторону.
- Я проглядел досье на Павла Верещагина. Совершенно заурядное досье на иммигранта, кроме одной подробности: пулевого ранения в плечо. Арт, вы знаете, кто стрелял в него?
- Его расстреляли СМЕРШевцы. Как дезертира.
- Вам рассказывала мать?
- Дед.
- Видимо, феноменальная везучесть - семейная черта. Как и феноменальная глупость. Я честно пытался представить себя на его месте: отступление, переходящее в бегство, пыльная дорога, СМЕРШевский кордон, торопливый расстрел, немецкий плен, побег... Казалось бы: отвоевал, прошел и Грецию, и Италию, жив остался - живи спокойно! Как, как можно вернуться в страну, которая за все рассчиталась с тобой пулей в спину? Кем надо быть, чтобы, поверив лживому пропагандистскому плакатику, дважды влезть в ту же канаву? Или вы, русские, думаете, что подставлять свою задницу ни за хрен собачий героизм? Что за идиотская тяга к саморазрушению? Почему нужно пустить к черту свою жизнь ради какой-то химеры?
- Потому что я устал. Потому что мне надоело переходить от разведки к разведке, как засмальцованный полтинник.
- Блестяще... Сначала он говорит, что готов отвечать за свое дело головой, а потом прячется в кусты. Штабу нужен от вас не треп, ему нужно дело. Речь идет о должности командира дивизии. Вашей, Корниловской. О ситуации, когда мы полностью утратим над вами контроль. И о том, что нужно быть железно уверенными в вас.
- Десант? - без голоса выдохнул Верещагин.
- Я этого слова не произносил. Советую и вам его не произносить.
Артем вытер со лба пот.
- Господи... Флэннеган, я черт знает что подумал.
- Арт, ваш ответ! Да или нет? Назначение у меня в кармане - вы подпишете его?
- Да, - Верещагин расцепил пальцы.
Флэннеган, как козырь на зеленое сукно, бросил сложенную вдвое бумагу:
- Подписывайте.
Артем прочитал бланк. Печать кадрового управления Главштаба была настоящей. Подпись полковника Адамса он узнал.
Впрочем, в ОСВАГ сделают лучше настоящих - если надо.
Он усмехнулся краем рта, взял протянутый Флэннеганом "Паркер" и расписался в том, что принимает назначение. На стол перед ним упала офицерская книжка новенькая, еще тугая на сгибе, где в графе "звание в настоящий момент" красовалось: ПОЛКОВНИК.
- Следуйте за мной, - сказал коммандер, сложив патент и положив его в карман.
- Куда? - спросил Арт, когда они проделали весь путь в обратном направлении и сели в машину. "Руссо-балта" со штабными номерами во дворе уже не было.
- Мы едем в гости, ваше высокоблагородие, - тон Флэннегана снова обрел непринужденную легкость. - Можно сказать, в приличный дом.
- Предупреждаете, чтобы я не сморкался в рукав?
- Было бы очень мило с вашей стороны.
- Может, мне стоило бы побриться? Переодеться в соответствующую форму?
- Нет, сейчас как раз то, что нужно.
- Что на этот раз?
- Вы поймете. Сначала я думал вам объяснить, но потом склонился в сторону вдохновенной импровизации.
Верещагин не чувствовал никакого вдохновения.
- Человеческий фактор, Артемий Павлович. Все упирается в человеческий фактор. Ничего нельзя планировать точнее, чем на восемьдесят процентов. Всегда нужно иметь в запасе как минимум два варианта, не знаешь, какой надежнее... Мой коллега господин Востоков наплодил вариантов как кроликов. Я еще не натыкался на такую развилку, где он бы не наследил. Мне у него учиться и учиться...
Он умолк, и Верещагин слегка задремал. Не то чтобы задремал даже погрузился в какой-то транс, прерывавшийся очередным поворотом машины. Последний отрезок пути показался ему чем-то вроде порезанного и склеенного как попало фильма.
Машина покинула серпантин прибрежной трассы и свернула в одно из ущелий на двухрядку, поприветствовавшую их надписью "Privacy". Еще несколько поворотов и дорога уперлась в ворота усадьбы. Маленький паркинг был рассчитан на машины гостей, которых пока неизвестно - то ли принять, то ли выкинуть за порог. Артем осторожно зевнул, прогоняя сон, отстегнул ремень безопасности и вышел из машины. Флэннеган уже вовсю орудовал отмычкой в замке калитки.
Этот дом явно принадлежал людям старой формации: ни видеокамер, ни охраны, ни мощных собачек... Они пересекли двор с гаражом и вошли в дом. Артем заметил какое-то движение в дальней башенке, проблеск света, но не стационарного, а скорее электрического фонарика.
Флэннеган вошел в холл, пошарил рукой, щелкнул выключателем, чертыхнулся: свет загорелся за окном, во внутреннем дворике наподобие патио, на дне бассейна. Следующее нажатие оказалось правильным: зажегся интимный такой светильничек, вмонтированный в стену. Осваговец не стал экспериментировать дальше, а сел в кресло в освещенной зоне. Сделал Артему знак занять соседнее. Верещагин отрицательно покачал головой: если и в самом деле предстоит разговор, сон нужно перетоптать. Он решил осмотреться.
В таких домах он еще не бывал. Гия Берлиани или, к примеру, сестрички Бутурлины были наследниками состояний, которое он мог бы, в принципе, сколотить годам к шестидесяти - если бы вышел в отставку, не занимался ничем, кроме бизнеса и ни разу не ошибся, вкладывая деньги. И главное - если бы захотел. Но здесь начинались деньги, которых он не то, что заработать представить себе не мог. Одно месячное содержание этой большой усадьбы наверняка обходилось в его годовое жалованье. Нарочитая простота интерьера только подчеркивала стоимость тех немногих предметов роскоши, которые он мог бы четко признать таковыми. Может быть, белая ваза, в углу подернутая кремовым налетом двух веков и не была настоящей японской вазой из фарфора аомори, но за Шагала он прозакладывал бы голову, а "Прометей" Неизвестного был если и не подлинником, то авторской копией.
Он почувствовал спиной чье-то пристальное и враждебное внимание. Кто-то шел по галерее, стараясь шагать неслышно, но при этом астматически сопя. Верещагин позволил ему дойти до двери и только тогда медленно повернулся. Он знал, что человек, с таким сопением ступающий ночью по галерее собственного дома, неопасен. Он знал, что выглядит сейчас так, что и в мирное время мог бы напугать обывателя. Поэтому развернулся спокойно, держа руки на виду и всей позой демонстрируя безобидность.