А скорее всего, даже не в нем дело. Его может и не быть в этот момент рядом. А младшие офицеры - как они разрешат эту дилемму?
Капитан Замятин... Вот, кто поломает голову, душу и сердце. Один из фантов ИОСа, блестящий офицер - променяет ли он своего друга, скажем, поручика Барлоу, на Идею? Подполковник Ровенский, аполитичный служака? Капитан Карташов? Поручик Шмидт? Капитан Верещагин?
Ему не давало покоя совещание, которое он застал в конференц-зале при спущенных шторах.
Войдя в свой кабинет, он нажал кнопку селектора и приказал дежурному офицеру поднять весь офицерский состав, и пусть зайдут к нему, как только будут готовы.
Когда офицеры собрались, полковник кратко ознакомил их с ситуацией.
- Хочу подчеркнуть, - напоследок с нажимом сказал Кронин, - огромную долю личной ответственности каждого из вас. Подчас избежать боя сложней, чем выиграть его. Ваша задача - проконтактировать с советскими войсками тихо и мирно.
- Господин полковник, - как только Кронин замолк, подполковник Ровенский поднял палец, - у вас есть основания предполагать, что это будет сложно сделать?
Полковник взвесил свой ответ и нашел его весьма нелегким.
- Господа офицеры, по последним сведениям, поступившим в тактический центр, крымские военнослужащие после сдачи подвергаются изоляции. Правомерно ожидать чего-то подобного и в отношении нас. Пусть для вас не будет неожиданностью, если к вам станут относится как к военнопленным. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я понимаю, в какую фикцию превращается в таком случае присяга и не настаиваю на безусловном ее исполнении. Иными словами, тот, кто хочет, может уйти из батальона. Дезертирством это считать я не буду.
Пауза застывшая после этих слов, хрустнула сухим голосом поручика Шмидта:
- Вы оскорбляете нас, ваше высокоблагородие.
- Прошу прощения, - произнес Кронин. - Значит никто из вас не отказывается от интернирования?
- Мы - офицеры форсиз, - подытожил подполковник Ставраки. - И останемся ими до тех пор, пока Крымская Армия существует. Давайте считать эту тему закрытой.
-Alright, - согласился Кронин. - Тогда приказ на сегодня: собрать личный состав и разъяснить им все, что я разъяснил вам здесь. И, как бы вам это ни было противно, господин майор, повторить прозвучавшее здесь предложение. После чего приступить к обычным дневным обязанностям. То же самое разъяснить второй роте, когда она вернется из тактического центра для отдыха.
Дальше все пошло своим порядком. Офицеры собрали унтеров, те солдат, в двух словах была обрисована общая картина и встречена нижними чинами с некоторым недоумением: ясное дело, советские коллеги должны будут на время поместить их в специальные учебно-тренировочные центры, чтобы дать возможность овладеть хотя бы самыми примитивными навыками солдат СССР. Опять же, заменить форму, переформировать, может быть... И какой дурак в такой ситуации будет сопротивляться?
С этим недоумением солдаты и разошлись - на учебу, на стрельбы, на отдых...
Центром оперативной информации стала караулка, где солдаты, несшие дежурство, слушали радио. Советский Союз, как назло, передавал "Лебединое озеро", которое никак не соответствовало сегодняшнему настроению солдат и унтера. Поэтому настройка была мгновенно переведена на "Радио-Миг". Под "Smoke on the water" расчертили листик из унтерского блокнота, достали кости и, благословясь, начали партию в американский покер.
Около одиннадцати утра передали, что советские уже в Бахчисарае.
В глазах проигравшего в пух и прах рядового Костюченко затеплилась надежда.
- Вот сейчас здесь будут... - сказал он. - И не доиграем...
- Бросай, - рядовой Хесс подтолкнул ему стаканчик с костями. - Меньше работай языком, больше руками.
Время шло, а надежды Костюченко не оправдывались. Он уже был должен Хессу тридцать четыре тичи, Смирнову - восемь и Андронаки - двенадцать с половиной, когда на дороге, петляющей между холмами, показалась голова советской танковой колонны.
Быстрее танков в батальоне оказались советские БМД, ехавшие от Почтовой. Свернув с дороги, машины начали окружать базу. Из люков выскакивали "голубые береты" и, рассыпаясь цепью, двигались к батальону короткими перебежками, время от времени залегая с оружием.
- Чего это они? - удивился Костюченко.
- Ты не отвлекайся, ты бросай.
Момент был драматический. После двух бросков у Костюченко имелась на руках пара шестерок. Столбики пар и троек уже полностью закрылись, спасти рядового могло только каре.
Костюченко принялся сосредоточенно громыхать костями в стаканчике.
- Паркинсон, - буркнул Хесс.
- Нервная дрожь, - поправил его Андронаки.
Костюченко шмякнул стаканчик донышком вверх, затаил дыхание, открыл кости...
- Ты гляди - покер! - поразился Новак.
Рык БМД приблизился и замер метрах в двадцати от КПП.
- Эй, на посту! - раздался крик со стороны советских. - Выходи по одному без оружия! Считаю до десяти, потом открываю огонь на поражение!
- Серьезные парни, - по-английски сказал Хесс.
- Раз... Два...
Новак, не вынимая сигары изо рта, вышел с поднятыми руками. За ним - Хесс, Андронаки, Смирнов и Костюченко.
От цепи БМД шло человек десять "голубых беретов".
- Ты не забудь, Костюк, с тебя сорок, - Сказал Смирнов.
- А в пересчете на рубли? - тихо спросил Костюченко.
- Shut up! - рыкнул Новак.
***
В изысканном языке Парижа, в пряных диалектах Лангедока и Гаскони, в подсоленном наречии Бретани и Нормандии насчитывается около шестисот слов, оборотов и выражений, которыми обозначается самая древняя из игр и те части тела, которые принимают в ней участие. И это кое-что говорит о французах.
В русском языке есть столько же, а то и больше выражений для обозначения выпивки, связанных с ней ритуалов и ее последствий. И это кое-что говорит о русских.