Выбрать главу

- Я за вами давно наблюдаю, молодой человек. Вы ведь Верещагин?

- Есть немножко, - согласился капитан.

- Так вот, я давно хотел с вами поговорить. Еще в самолете присматривался. Знаете, вы мне нравились. Я гордился тем, что Россия наконец-то заявила о себе... Что русский флаг теперь есть на вершине мира... Но то, что вы сказали после возвращения с К-2 - это не лезет ни в какие ворота, молодой человек!

"Достукался" - мартини сразу показался Артему безвкусным.

Альпинисты редко бывают знаменитыми. Тот случай, который характеризуется словами "широкая известность в узком кругу". Но маленький Крым был таким благополучным, что создатели новостей и акулы пера вцеплялись в любое мало-мальски стоящее событие. Все четыре гималайских восхождения имели очень хорошую прессу... Как правило, большая статья с огромным заголовком вымывалась из памяти читателя на следующий же день - слава Богу, газеты выходили шесть раз в неделю, и в каждом номере было по нескольку больших статей с шикарными заголовками. Артема крайне редко узнавали незнакомые люди. Наверное, старичок специально интересовался альпинизмом...

- Я думал, - Филиппов Антон Федорович отмахнулся от бармена, - думал, что К-2 станет... думал, что вы окажетесь выше мелочной спортивной ревности...

Не он один так думал.

Боже, каким он возвращался с К-2! Какими они все возвращались, какая победа пела у каждого в груди! Исхудавшие, почерневшие от солнца, выработанные до сухого - первопроходцы "Волшебной Линии"! Он двадцать лет шел по этой "Волшебной линии" к этой вершине, пусть не судилось получить К-2 первым, но вот этот маршрут он взял, они все его взяли! Сели в Аэро-Симфи, журналисты налетели со всех сторон: капитан, что вы думаете об Идее Общей Судьбы? Можно ли назвать восхождение на К-2 первым советским восхождением в Гималаях?

Ну, он им и сказал...

Словно читая его мысли, старикан закудахтал:

- И вам не стыдно, молодой человек, в открытую признаваться в таких вещах?

- Через пару дней у вас будет полная возможность сдать меня в КГБ.

- При чем тут КГБ? - разозлился старичок, - При чем тут, скажите на милость, КГБ, если это... просто безнравственно! Как вы трактуете стремление нашего народа слиться с советским народом? Как массовое помешательство обожравшихся буржуа! Вы что, всех нас за дураков держите?

- Отчего же за дураков? - пожал плечами Верещагин, - за обожравшихся буржуа.

- Опомнитесь! - старичок воздел желтый палец. - Или оставайтесь здесь, в гнездилище Ислама! Не ступайте ногой на священную советскую землю!

- Двадцать лет назад вы называли священную советскую землю Большевизией. А советский народ - краснопузыми, - огрызнулся альпинист.

Старичок погрозил пальцем люстре.

- Я раскаиваюсь в этом! - возвестил он бару. - Я признал свои ошибки и возвращаюсь на Родину с очищенной душой! А вы замутнили свое сознание жидовскими и американскими бреднями! Такие, как вы, семьдесят лет вели нас по пути разврата! Такие, как вы, увели Крым из-под десницы Барона! Такие, как вы, превратили русскую армию в гоп-компанию американо-израильского образца! Но там! - старичок ткнул пальцем в плафон на стене бара, - Там сохранили в неприкосновенности русский Дух!

- Excuse me, sir... - тихонько вмешался бармен, - If this man is disturbing you...

- No problem, - остановил его Верещагин.

Бармен пожал плечами и перешел к другому краю стойки.

Верещагин осушил еще один "дринк" и нашел в себе силы спокойно ответить:

- Где-нибудь через год, когда мы будем оба добывать медь в Джезказгане, мы вернемся к этому разговору...

- Не беспокойтесь! - желтый палец уперся Верещагину в грудь, -В Джезказган пошлют таких, как вы, последышей Солженицына-Солженицера! А в таких, как мы, Советская Россия заинтересована.

- Ваши бы слова да Богу в уши, - хмыкнул Артем.

К ним приблизилось диковинное существо - о четырех ногах, о четырех руках и одном "стетсоне". "Стетсон" болтался на девице, а девица - на Шамиле. Шамиль то ли уже успел хлопнуть, то ли прикидывался. Как признавал он сам, водка была ему нужна только для запаха, а дури и своей у него имелось в избытке.

Девицу он наверняка уже успел где-нибудь оприходовать, и теперь, до конца полета, они составляли единое целое.

- Атац! - проникновенно обратился к деду Шамиль, - Лив мой курбаши, плиз. Яки?

Старикан соскочил с табуретки, словно там была бочка пороха, а он с опозданием разглядел тлеющий бикфордов шнур.

- Катя! - прокудахтал он, -Что ты делаешь в обществе этого типа?

- Яки, ага! - рассмеялась девица, - Это Шамиль, славный парень, он альпинист, Ага! Он ходил на... Куда ты ходил, Шамиль?

- Я ходил на Чого-Ри, о несравненная! - запел Шамиль. - Я попрал своими вибрамами склоны Аннапурны, о прекраснобедрая! Я касался снега на вершине Канченджанги, о дивногрудая! (проще говоря, ты вполз туда на карачках, подумал Верещагин) Я возносился, недостойный, на Пти Дрю, о роскошноплечая... - руки Шамиля успевали за его языком, что красавице необычайно нравилось. - Я видел вершину Мак-Кинли вот так, как вижу сейчас твоего ага, о великолепношеяя! Но нигде и никогда я не видел девушки прекраснее тебя!

- Что ты ему позволяешь, Катрин! -позеленел дед.

-М-м? - переспросила девушка. - А что я ему позволяю? Что я ему позволяю, дед? Мне двадцать один год, он мне нравится, я ему - тоже, все яки!

Шамиль зарылся носом в бутон ее русых волос, схваченных на затылке шелковым платком.

Верещагин налил девушке мартини и толкнул стакан к ней по стойке.

- Ты тоже альпинист? - спросила она.

Он кивнул.

- Пошли в отель, трахаться, - без обиняков предложила она.

Соблазн был велик. Первоклассная девица, девица что надо. Сравнить ее и Тэмми - это все равно что сравнить фламинго и зяблика.

Что поделаешь, если ему нравились именно зяблики.

- Катрин, - просипел дед.

- Не доставай меня сегодня, ага, яки? - пропела Катрин. - Шамиля завтра убьют, а я пойду замуж за начальника об-ко-ма... Я правильно говорю, Верещагин? Когда же и веселиться, как не сейчас?

- Не опоздай на самолет, Шэм, - напомнил Верещагин.

- А когда я опаздывал? - невинно спросил Шамиль. - Экскьюз мя, грешного, ага! - обратился он к старику. - Но мы валим в отель.

Они растворились в полумраке.

- Вот, - в глазах старика стояли слезы, - Вот, к чему вы нас привели.