— Майкл, ладно, успокойся с этим. Сделали то, что должны были, — сказал я, пожевывая кусочек жестковатой и пряной оленины. — Давай лучше свою историю по порядку, но не затягивая лишними подробностями. Вот мне особо интересно, как ты сбежал от людей Уэйна. И как жилось тебе в Уайтчепеле. Ты там с местной бандой связался что ли? Мафиози, — я усмехнулся, видя, что барон не понимает смысл последнего слова, но пояснять его не стал.
— Все по порядку, ваше сиятельство! Надолго не задержу! — Майкл, устроился удобнее на широких перилах, придвинулся ко мне ближе и начал вещать.
Стрельцова присела на балюстраду с другой стороны и положила голову мне на плечо. Интересно было бы сейчас видеть лицо Артемиды, но я сидел к богине спиной. Слышал лишь, что она вскоре ушла, и ментальная волна ее острого недовольства меня весьма проняла.
Не скрою, рассказ Майкла меня очень удивил. Я скурил три сигареты, пока его слушал. Часто перебивал, расспрашивая об интересных деталях, например, о том, как барон побеждал свой страх и об убийстве некого Джозефа Тайрона. Когда Майкл закончил свою длинную и непростую историю, наступила тишина. Мы остались втроем — рядом на террасе не было никого. Разве что откуда-то издали доносился голос Бабского и смех служанок Артемиды.
— Ты большой молодец, — произнес я, понимая, что Майкл и Элиз, ждут от меня реакции. — Я убеждался много раз: в земной жизни труднее всего победить не сильного врага, а самого себя. Собственные страхи, губительные привычки и коварный эгоизм — вот они самые стойкие наши противники. Я восхищен тобой, мой друг! Думаю, твоя сестра тоже восхищена и теперь гордится тобой.
— Ваше сиятельство, вы сказали очень приятные, громкие слова, но, наверное, у вас обо мне сложилось слишком хорошее мнение. Страхи по-прежнему бродят вокруг меня. Вот сегодня добавился новый, — Майкл замолчал, подбирая слова. — Как меня примет Елена Викторовна и примет ли теперь вообще? Сейчас это самый главный страх. Я не представляю, что будет, когда она узнает о Синди и о… Гере. Здесь невозможно оправдаться.
— Она не узнает. Не надо ей об этом говорить. Чего греха таить, моя матушка — женщина своенравная и весьма ревнивая. Зачем ее беспокоить столь необязательными сведеньями? — я снова достал коробочку «Никольских» — сигарет, увы, осталось мало. — Ни я, ни тем более Элизабет ей об этом не скажем. Главное не проболтайся сам. Мы, барон, живем в счастливом мире, где мужчинам позволено, чуть больше, чем женщинам. Посему не вижу в этом «больше» особого греха. Однако следует понимать, какая женщина может принять наши вольности, а какая испытает при этом горькую обиду. Я хочу, чтобы ты очень постарался не обижать Елену Викторовну; проявил усердие, чтобы сделать ее жизнь счастливой, насколько это возможно. Если ты любишь ее, то такое усердие будет приятно тебе самому.
— Спасибо вам, Александр Петрович! — барон Милтон с жаром вцепился в мою руку, сжал ладонь так, что я почувствовал — в этом интеллигенте и недавнем хлюпкие вполне имеется физическая сила. — Есть еще кое-что, — сказал он, морщась от табачного дыма, который тянулся к нему от моей сигареты. — Гера хотела сделать из меня бога с помощью тех камней, о которых вы говорили. Поначалу я думал, что это шутка, и такое невозможно, но потом начал понимать, что Величайшая говорит об этом серьезно. Я много размышлял над этим. Бессмертие — это так соблазнительно!
— Да, это очень соблазнительно. Большинство из людей готовы заложить за бессмертие душу. Только они не понимают главного: бессмертна именно душа. Смерть отбирает у людей не только тело, но и память: у кого больше, у кого меньше, чаще всего она отбирает всю память. Вот где кроется истинный ключ к бессмертию и настоящей свободе, если суметь разобраться с этой людской проблемой. Гера мне тоже предлагала стать богом. Нетрудно догадаться, что я ей ответил, — я стряхнул пепел с кончика сигареты. — Так что тебя мучает, Майкл? То, что ты лишился божественных прелестей, которые сулила Величайшая?
— Простите, Александр Петрович, но для меня все слишком сложно. Я заблудился в своих мыслях и желания. Стыдно признать… — он вздохнул, словно взвешивая, стоит ли говорить это. Все-таки сказал: — Если бы вы не выдернули меня из дворца Величайшей так решительно и сразу; если бы не обстоятельства нашего безумного бегства, то я, возможно, еще бы размышлял, уйти мне с вами от Геры или нет. Вот, что очень скверно. Сам себя осуждаю за малодушие, за сомнения, которых еще много. Ведь быть богом — это огромный соблазн. Просто невероятный соблазн жить рядом с такой богиней как Гера. Ведь я практически сдался ей.