— Минутку, Арета. Признаться, не ожидал, — редко мне доводилось бывать в таком глупейшем положении, как сейчас. Мои джаны были растянуты наполовину и предательски оттопырились. В душе было смятение и маленькое возмущение. Правда, непонятно на кого. Светлоокая вряд ли намеренно выбрала именно такой момент для появления. Все же хорошо, что пришла именно она, а не Артемида.
— Так, граф? — переспросила Бондарева, не получив ответа свой вопрос, заданный минуту назад.
— Что «так»? — не понял я, сделав было шаг к Афине, обернулся к баронессе.
— Ясно. Ты даже не соизволил услышать меня, — штабс-капитан обиженно отвернулась. — Я спросила: наша прогулка на сегодня закончена? Скажи прямо, чтобы я не строило иллюзий относительно тебя.
— Наташ, ну прости, — я наклонился к баронессе, хотел было поцеловать ее в губы, но она отвернулась. — Пожалуйста, не сердись. Очень неприятно вышло, мне жаль. Вернись пока во дворец, позже найду тебя.
— Спасибо за заботу, граф. Не стоит себя утруждать вниманием к какой-то баронессе. Иди, у тебя же есть богини, — она встала, слегка оттолкнув меня.
И когда я от нее уходил, до меня донеслось сердитое:
— Богиня еще, блять!..
Пожалуй, это был второй случай, когда Бондарева выражала эмоции вовсе не дворянской речью. Увы, Наталья Петровна обиделась. Обиделась всерьез, и в эту минуту я ничего не мог изменить. Не объясняться же с ней сейчас припав на колено, в то время как меня ждет дочь Зевса.
— Астерий, какой же ты неугомонный, — улыбнулась мне Афина. — Только не подумай, будто я пришла специально, чтобы тебе все испортить. Тот, который виконт Бабский, сказал, что ты ищешь меня по очень важному делу. Настолько важному, что от этого зависит, как долго вы задержитесь в гостях у Арти. Меня этот вопрос тоже волнует. Я поспешила и вот я здесь.
— Спасибо, Арета. Действительно искал, говорил Бабскому, — согласился я, пытаясь украдкой справиться с застежкой на джанах и стараясь погасить волны жуткой неловкости, поднимавшиеся во мне. — Дело такое… Понимаешь… Очень важно сообщить кому-нибудь ответственному в Москве, что наша операция успешно завершена и все мы живы, здоровы. Есть опасения, что нашим людям в Лондоне могут поставить задачу искать нас, а это очень рискованно. Для них рискованно — британцы наверняка будут такое ожидать от нашей агентуры. В общем, нужно поскорее сообщить. Лучше, если князю Ковалевскому, графу Варшавскому или самому цесаревичу.
— Я это уже сделала, Астерий. После похорон императора, навестила цесаревича. Он молится теперь Артемиде и мне. Скажу по секрету, мне даже чаще. Я немножко тщеславная — ты же знаешь, — она рассмеялась. — А внимание будущего императора мне приятно. И еще по моей просьбе Гермес сообщил князю Ковалевскому, что Ключ у тебя и ты в безопасности. Да, застегнись ты спокойно, — Афина рассмеялась, видя мои неловкие попытки незаметно для нее застегнуть брюки. — Прогуляемся? Артемиды нет. До полудня точно не будет. А раз так, то ты сейчас полностью мой, если не возражаешь, — голубые глаза богини, игриво покосились на меня.
— Как я могу тебе возразить! О прогулке с небесной красавицей маг-Астерий может только мечтать, — я взял дочь Зевса под руку. Сказав это, я ни капли не кривил душой: Арета всегда привлекала меня особо. Она восхищала не только красотой, но и приятным для меня характером, умом и необычной проницательностью. Допустим, я только сегодня утром подумал, что о результатах нашей лондонской миссии нужно известить Варшавского или кого-нибудь повыше, а Светлоокая уже сделала это. Хотя ей не должно быть дела до наших проблем, пока кто-то не начнет усердно просить ее перед алтарем.
— А мечтал ли ты, чтобы Артемида отбыла во Дворец Славы… — Воительница остановилась, повернулась ко мне и как-то особо, с придыханием произнесла: — При этом оставив тебя мне?
— Арета, вот сейчас на что ты намекаешь? — я смотрел на нее, борясь с искушением обнять свою давнюю подругу и столь же давнюю искусительницу.
Наверное, так нельзя, и кто-то меня не поймет, осудит. Мол, тело еще помнит дразнящие прикосновения к Наталье Петровне, а он уже весь полон желаниями и мыслями о другой женщине. Но я вам отвечу так: что вы знаете о душе, которая пережила сотни рождений? Что знаете о душе, которая по-прежнему хранит в себе и страсть, и самую настоящую любовь ко многим женщинам? Я сполна понимаю людей, которые ограничены памятью лишь об одной жизни. Их сердце способно трепетать от любви, следуя лишь одной ноте, наиболее важной в данный момент, мое же способно вместить сразу огромную симфонию чувств. Вы не сможете понять меня, пока сами не проживете такое. Можете осуждать, считать меня фальшивым сластолюбцем — это ваше право, но мне все равно, что вы обо мне думаете.