— Благодарю. Я постараюсь объясниться быстро, на ногах. В общем, так… — я кратко пересказал ему суть требования Ольги о включении ее в экспедиционную группу. Вдаваться в условия, которые она мне поставила, я не стал — все-таки это слишком личное, но проблему, которую несет упрямое намерение Ковалевской, я обозначил более чем ясно.
Возможно, с моей стороны это был скверный поступок. Все вопросы, связанные с моими женщинами, я всегда старался решать сам, не прибегая к посторонней помощи. Но сейчас случай был особый: во-первых, на кону была безопасность моей невесты, а во-вторых, время беспощадно тикало, и я пока не мог придумать ничего такого, чтобы оставить настойчивую Ольгу Борисовну дожидаться меня дома.
— Большая просьба, Елисей Иванович: все, что я сказал, без передачи Денису Филофеевичу, тем более князю Ковалевскому. Очень не хочу, чтобы все это выглядело так, будто я как бы нажаловался на Ольгу Борисовну. Глупо, правда? — я грустно усмехнулся. — Пожаловался или, если угодно, предал — вот этого никак бы не хотелось. Нужно решить данный вопрос так, чтобы Ковалевская просто не имела возможность попасть в состав экспедиции. Я как бы хочу ее там видеть… Да, я за и всей душой, но коварные обстоятельства…
— А вы хитрец! Коварный хитрец! — рассмеялся Варшавский. — Значит, всей душой, да? — граф покачал головой, роняя на лоб седоватые волосы и сверкая веселыми глазами. — Думаю, эту проблему мы решим. Причем, очень легко. Экспедиция будет отправляться с основной базы «Сириуса», и я попрошу генерала Трубецкого, чтобы он дал распоряжение: ни одного гражданского в составе экспедиции и на борту «Гектора». Это прямо так строго мы пропишем. Доведем до Носкова. И вам пришлем циркуляр по коммуникатору — распечатайте и с грустным видом покажите Ольге Борисовне.
— Дорогая, я самоотверженно боролся за твое место в составе группы, но видишь, обстоятельства сильнее меня… — с фальшивой печалью произнес я.
— У вас превосходный актерский талант! — императорский конфидент несколько раз сдержанно похлопал в ладоши. — Могли бы блистать на сцене с самой Светланой Ленской.
Вот чего не ожидал, так такой сомнительной похвалы. Я, да на сцене с Ленской⁈ Вероятно, Варшавский знал о моих отношениях с актрисой: такая у него работа: знать все и обо всех. И его слова были слегка завуалированной подковыркой. С Елисеем Ивановичам мы уже свои люди — ему такое позволительно. Я же не стал акцентировать внимание на сказанном им и вернулся к вопросу, волновавшему меня намного больше:
— У Ольги Борисовны, — сказал я, — есть одна привычка, которая могла бы наши старания переломить. Хотя вряд ли… Но все же. Она, при возникновении каких-либо серьезных проблем, сразу обращается к Денису Филофеевичу. Не думаю, что в данном случае цесаревич пожелает ей помочь, но мало ли. Ольга умеет убеждать.
— Хорошо, я буду такой вариант иметь в виду тоже. Есть еще какие-то пожелания? — спросил императорский конфидент.
— Если не сложно, помогите решить вопрос поручика Бабского. Алексей Давыдович желает остаться при мне. Мне он полезен, иногда необходим. Пока он по-прежнему числится в «Грифоне». Вот его надо бы как-то открепить и отправить в свободное плавание или лучше одарить его милостью как Стрельцову. Может он тоже станет лейб-агентом при Четвертой Имперской Канцелярии? — спросил я, этим вопросом выражая настоятельное пожелание.
— Может. Очень даже может, — согласился Варшавский. — В общем, решим с вашим Бабским.
На этом мы расстались. Я вышел из приемной, с ходу обрадовал нашего пуделя решением его вопроса. Вопроса, который он мне даже не пытался подсунуть. Но я знал, что Алексей был озабочен этим и очень не хотел возвращаться под начало полковника Бердского. Разумеется, физиономия Бабского наполнилась небывалым счастьем.
— Демон, — шепнула мне Элизабет, когда мы направились по широкому коридору к выходу из дворца. — Ленская мне кое-что тут сказала в эйхосе. Она уже свободна на сегодня. Не хочешь ее еще раз наказать. Я бы помогла.
Я остановился. Бабский, явно слышавший шепот Стрельцовой и понимающий суть наших игр, заулыбался во все белы зубоньки.
— Елизавета Борисовна, — строго произнес я, бросив взгляд на князя Молчанова, появившегося из Малахитового зала. — Облик морали, Елизавета Борисовна! Облик морали, и никаких сомнительных развлечений!
— Чего? — не поняла англичанка.
— Ничего. Лиз, давай без нее, — тихо сказал я. — Я устал за сегодня и не хочу видеть ночью никого кроме тебя.