— На вас, Геннадий Ильич, никогда! Вы ведь…, - у внезапно запнувшейся Зиночки мило порозовели щёки, подыскивая продолжение фразы она на секунду сомкнула подкрашенные ресницы, а затем, распахнув их, выпалила явно не по ситуации, — такой умный! Так много знаете!
— Говоришь, умный? — Тайная влюблённость Зинаиды Озяйкиной самолюбию Брызгалова льстила донельзя, и он, кокетничая на особый лад, то есть по делу и без дела добродушно шпыняя Зиночку, всячески подогревал её: — Зато пьяница. И бабник. Теперь-то уже не так — старею, а знала бы ты меня лет десять назад! Не пропускал, как говорится, ни одной юбки! И что же, Зиночка, — уже понимая, что эксперимент окончательно проваливается, майор всё же предпринял последнюю попытку спасти его: — Меня бы тоже? Вот такого, как есть, пьяницу и бабника, если бы, допустим, я был твоим мужем — могла бы тоже? Рассердившись всерьёз — из пистолета?
— Вас бы, Геннадий Ильич, скалкой! — Психологические изыскания Брызгалова начинали тяготить Зиночку, и она попробовала разрядить разговор шуткой: — Нет, скалкой — жалко. Шумовкой. Колотила бы каждый день!
— Вот, вот, Зиночка, — всё ещё по инерции спасая благополучно скончавшийся эксперимент, майор отказался поддержать шутку своей секретарши: — Тебе даже скалкой жалко. А представь себе — из пистолета. Это ведь — "каждый день" — не выйдет. Это ведь: раз — и навсегда.
Озяйкина на несколько секунд задумалась:
— Геннадий Ильич, а зачем вам это?.. сегодня он пьяный явится… "Зинуля, Зинуля" — рассусоливает, пускает слюни… потом, не раздеваясь, повалится поперёк кровати и захрапит… мерзко, противно, но и жалко всё же… мается на оборонном своём заводе, а толку — шиш… и по три, и по четыре месяца иногда бывало… а и получит — какие по нынешним временам зарплаты?.. посмотришь на цены — плакать хочется… ну, подшабашивал… а с шабашек-то — сами знаете… но пропивал не всё… и жили бы… у всех ведь так…
… а когда — три года тому назад — у него, у гада, вдруг появились доллары… деятель там у них, товарищество организовал какое-то… ну, и мой приглянулся чем-то… я первые несколько месяцев всё дрожала — думала: или убьют, или посадят… я тогда секретаршей у вас — с полгода, наверно, уже работала… и как, и за что платят "зелёными" — не по слухам знала…
… а у моего вдруг — бабы! И не одна! Хорошо, что у нас оружием не торгуют! А то бы! Этого гада! Я бы! Я-а-а-а…
Зиночка сморщилась, всхлипнула — из глаз покатились слёзы.
В голове у растерявшегося майора замелькали болезненные самообвинения: психоаналитик хренов! Мыслитель, блин! Доэкспериментировался! Теперь утешай — "мыслитель"!
Существовал, конечно, очень надёжный способ утешить Зиночку, но, опасаясь осложнений, до настоящего времени майор к нему не прибегал. В общем-то — непонятно почему. Вероятней всего, из предубеждения, что с Озяйкиной, при глубине её чувств, но и взрывном вместе с тем темпераменте, лёгкой, ни к чему не обязывающей связи не выйдет: с ней — либо всерьёз, либо… вот именно! Свяжись — не развяжешься!
И посему, избегая общеизвестных "лёгких" путей, Геннадий Ильич избрал не самую приятную для него дорогу: рассеянно уставясь в окно, дождался, когда женские всхлипы смолкли и с покаянным видом обратился к Озяйкиной:
— Зиночка, прости старого дурака! Не думал, что для тебя это так больно… Что ещё не зажило… Мы ведь договаривались — без обид?.. Ладно, Зиночка?.. Я же — не из любопытства… Мне, правда, надо… Чтобы понять… Глупость, конечно! Разве можно понять другого? Особенно — женщину… А Бутова застрелила женщина… Уверен на сто процентов… Ну, не на сто, конечно, но на девяносто… Всё, всё, Зиночка, ты уже успокоилась — правда? И меня, дурака, простила? Договорились? А теперь, Зиночка, для тебя маленькое задание. Ты ведь не откажешься мне помочь?
В течение этого коротенького покаянного монолога Озяйкина действительно полностью успокоилась и, промокая платочком слёзы, слушала майора с большим интересом. Выполнять мелкие, не связанные с её секретарскими обязанностями поручения Брызгалова Зиночке чрезвычайно нравилось. Таким образом — ей казалось — лучи славы, падающие на знаменитого "сыскаря", его секретаршу тоже чуть-чуть высвечивают. Но и кроме… будь даже Геннадий Ильич никому неизвестным заурядным оперативником, выполнять его поручения Озяйкиной всё равно бы нравилось.
— Надо, Зиночка, позвонить Алле Анатольевне. Она об убийстве мужа пока, надеюсь, не знает, и я ей об этом хочу сообщить сам. Ну, чтобы проверить её реакцию. Первый момент — это очень важно. Таких, кто сможет притвориться в первый момент, почти не бывает. Так что вот тебе номера — рабочий, домашний и на дачу — их фирма поставляет школьное оборудование. Спросишь, например, о партах или компьютерах — неважно. Мне бы только узнать, где сейчас Алла Анатольевна — чтобы зря не мотаться по городу.