Но что такое честь? Пальцы, державшие пулю, сжались в кулак. Обычный ответ: делать то, что ты должен делать, невзирая на то, чем это для тебя обернется. Но практически от такого благочестия мало проку. Ведь не всегда можно знать, что ты должен делать. Если стране наилучшим образом будет служить он, президент Джеймс Бэрден Дэй, а стать президентом он сможет лишь в том случае, если возьмет деньги мистера Нилсона, то разве не должен он их взять? В конце концов, защитник Конституции, взявший взятку, морально предпочтительнее неподкупного президента, подрывающего устои Республики. И наконец, вечный проклятый вопрос: какое все это имеет значение? Недавно ему показали проект его собственного мавзолея в Капитолии штата. «Мы предусмотрели место для четырех персон, — успокоительно объяснил архитектор. — Естественно, миссис Дэй захочет лежать рядом с вами, а возможно, и ваша дочь». С течением времени никто не будет знать — да и к чему это знать? — какая горстка праха чья.
Разомлевший от солнца, Бэрден еще раз восстановил в памяти разговор перед Капитолием и вновь задал себе вопрос, откуда у Нилсона взялась уверенность в том, что его жертва не попытается привлечь его к ответственности. Единственным возможным объяснением было, что этот фрукт Нилсон — прирожденный искуситель, наглый провокатор, чей инстинкт безошибочно подсказал ему, что Бэрден не таков, чтобы поднять шум.
Пытался ли Нилсон подступиться к другим сенаторам? Тут стоило раскрыть глаза, поразмыслить всерьез. Но солнце ослепило его, и он тотчас зажмурился, возвратился в темно-розовую ночь собственной крови. Сенаторы почти не говорят на подобные темы. Он вспомнил, какое замешательство испытали они все, когда скончался один прославленный, но бедный член Клуба и вдова обнаружила в его сейфе восемьсот тысяч долларов чистоганом. «Мм… да», — сказал Бэрден своему коллеге-сенатору за тарелкой фасолевого супа в сенатской столовой. «Мм… да», — ответил тот. Одни берут, другие — нет. Он не брал. И не возьмет.
Бэрден открыл глаза в ту минуту, когда из леса вышел человек с длинным ружьем в руках. Явно охотник, который в любую минуту мог издали принять Бэрдена за енота, лисицу или на что там еще они охотятся в Виргинии. Чтобы предотвратить несчастный случай, он помахал охотнику рукой, но тот испуганно отпрянул назад и притаился за пнем. Бэрден встревожился. «Беглый каторжник», — замелькали в его мозгу черные газетные заголовки. Но рядом с ним был Генри, да и сам этот человек напуган едва ли не больше, чем он. Бэрден снова махнул ему рукой, улыбнулся, дружески кивнул — дескать я не замышляю ничего дурного.
Человек осторожно приблизился. Остановился у подножия земляных укреплений.
— Откуда вы? — спросил он с приятным каролинским акцентом. Это был молодой человек, грязный и с бородой, длинными светлыми волосами, спутанными космами падавшими ему на лоб.
Бэрден сказал, что живет в Вашингтоне; молодой человек нахмурился.
— Тогда бы вам не полагалось быть здесь, сэр. — В голосе его слышались странно серьезные нотки.
— Почему же?
Парень стоял теперь настолько близко, что Бэрден слышал запах его тела и мог подробно рассмотреть его странную одежду — измятая куртка, рваные брюки, башмаки с отстающими подметками, из дыры торчали грязные пальцы. Хватит ли у него сил позвать Генри, мелькнуло в мозгу Бэрдена.
Парень держал ружье поперек груди, словно взял его на караул.
— Ну, теперь-то вы понимаете почему, сэр. Не прикидывайтесь, будто не понимаете. — Он дернул головой в сторону соснового леса, откуда только что вышел, и Бэрден вдруг увидел, что деревья объяты пламенем. Белый дым застлал солнце, небо пылало. Бэрден попробовал встать, но тело парня стояло на его пути, и он не смел ни тронуть его, ни попросить подвинуться: ружье страшило.
Он откинулся к камню.
— Там пожар, — выдавил он из себя. — Горит лес.
— Ясно, что горит.
Бэрден сжался в комок, стараясь не дышать, не слышать запаха пота парня, уклониться от странного дружеского взгляда блестящих, налитых кровью глаз.
— Дайте мне встать, — прошептал он. — Пустите меня.
Парень не шелохнулся. Скрытые в бороде губы ухмылялись Бэрдену, беспомощно простертому на земле. Затем парень вдруг протянул смуглую мускулистую руку, и в ней, изогнутой, Бэрден увидел смерть, хранимую памятью, и смерть грядущую. Он пронзительно вскрикнул и проснулся как раз в тот момент, когда уже начал сползать с земляного укрепления на каменистое поле. С минуту он лежал, растянувшись на земле, затем осторожно потрогал траву, землю, камень, чтобы убедиться, что он еще жив.
— Вы здоровы, сенатор? — На опушке, похожий на черное пугало, стоял Генри.
— Да, Генри! — Он удивился неожиданной силе своего голоса. Затем стремительно, насколько позволяли стареющие мышцы, поднялся на ноги. — Я сейчас приду. Иди к машине.
Когда Генри скрылся из виду, он сел на валун и стал ждать, пока сердце обретет свой обычный медленный ритм. Он бросил опасливый взгляд поверх поля, наполовину надеясь, наполовину боясь увидеть огонь того славного пламенеющего дня. Огня не было. Все это было лишь частью театрального представления, разыгравшегося в его воображении. Так, ничего особенного. И все же лицо солдата армии конфедератов было ему знакомо; но ведь и лицо смерти едва ли будет совсем таким уж незнакомым, и воистину это его смерть подняла ружье на него. Содрогаясь от мысли, каким чудом он спасся, Бэрден встал и тут же заметил тускло мерцавшую в траве пулю, сразившую его отца. Полунагнувшись, он расковырял пальцами углубление в земле, затем положил туда пулю и присыпал сверху землей. Довольный содеянным, он спустился с земляного укрепления и зашагал по полю к машине.
— Да, сэр, завтра утром я перво-наперво наведу о нем справки. — Клей Овербэри сидел за письменным столом сенатора. — Почему он вас так интересует? Иначе говоря, вы хотите, чтобы я раскопал что-нибудь определенное?
Сенатор пробурчал в ответ что-то невнятное.
Зажав телефонную трубку между щекой и плечом, Клей закурил сигарету.
— Понимаю, — сказал он; до него дошло, что либо он что-то пропустил, либо ему просто ничего не было сказано. Далее сенатор со свойственной ему определенностью дал распоряжения, и Клей, как всегда, подивился способности старика удерживать в памяти такую кучу вещей. В отличие от него, Клея, которому приходилось все записывать.
— Вы верите в сны? — Этот вопрос сенатор задал тем же тоном, каким давал указания по поводу назначаемой на завтра пресс-конференции.
Клей был ошеломлен.
— В сны? — переспросил он.
Сенатор иронически фыркнул.
— Я тоже не верю, — сказал он. — Ну что ж, до завтра.
— До завтра, сэр. Э-э… будьте добры, сэр, скажите Диане, я позвоню ей завтра.
Сенатор обещал и положил трубку.
Клей позвонил мисс Перрин в приемную и попросил принести ему справочник «Кто есть кто в Америке». Затем откинулся на спинку кресла. День подходил к концу. Вздохнув, он застегнул рубашку: хорошо бы вечер был прохладный. Напротив него последний луч солнца осветил трагический рот Цицерона. Надо как-нибудь почитать Цицерона; старику будет приятно.
Тут вошла мисс Перрин, взяла в оборот свою копну волос, пытаясь сделать из нее симметричную рамку для миловидного личика, но потерпела поражение. Она вручила Клею толстый красный том и ждала, пока он читал справку: Ученые степени не указаны.
— Наведи справки о каждой из этих компаний. Запроси Торговую палату, будь так любезна. Наведи также справки в «Дан и Брэдстрит». Эти данные понадобятся сенатору завтра.