ЗГ: И обычный-то перевод — не такое простое дело…
ВБ: Ваши слова мне напомнили одну старую шутку. Стихотворение Гейне было переведено на английский, испанский, французский и русский. А потом переводчик, используя все эти переводы, перевел стихотворение на китайский. Содержание оригинала было таким: чудесное раннее утро, пруд, лилии на воде и некая чудесная девушка, скажем, по имени Лорелея, очарованная лучами утреннего солнца, заявляет о своей готовности отдать жизнь за красоту этого мира. По-китайски перевод звучал примерно так: чудесная девушка, по имени У-Дзи-Джу, очарованная лучами утреннего солнца, заявляет о своей готовности отдать жизнь за красоту учения великого Мао.
ЗГ: Не слишком веселая шутка…
ВБ: Дело в том, что перевод — действительно сложное дело, и в самом лучшем случае он может только приблизиться к оригиналу.
* * *
ЗГ: Вы сказали чуть раньше, что собственная жизнь видится вам постоянным чередованием белых и черных полос. Повороты судьбы — их вообще можно предвидеть?
ВБ: Не думаю… В моей личной судьбе перемены — всегда сюрприз. Порой я наблюдаю и описываю такие же неожиданные перемены не только в отдельной человеческой судьбе, но и в истории нашего народа. Я глубоко убежден в том, что человеческая и историческая судьба взаимозависимы, и не раз писал об этом. В нашем случае все это какой-то бесконечный парадокс. Ведь непоследовательность и противоречия царствуют у нас повсюду. Когда происходят неожиданные перемены исторической судьбы, которые невозможно было предсказать или оценить, что же человеку ждать от его личной судьбы? По крайней мере, у нас. Наша жизнь и наша история в этом отношении сильно отличаются от западной, где многое уже предопределено. Запад, конечно, прошел в прошлом через множество катаклизмов, но сейчас там положение более или менее устаканилось. Более или менее[431]. А у нас, с другой стороны, все еще полный хаос. Эти постоянные встряски сказываются и на личной судьбе, и на общественной.
ЗГ: А на литературном процессе?
ВБ: Как ни парадоксально, в нашем обществе литература остается в выигрыше. Эти бесконечные противоречия и конфликты нашей жизни — не только хлеб с маслом и для искусства в целом, и для литературы в частности, но еще и двигательная, притягательная сила для читателей: люди, которые не знают, куда обратиться в тяжелые времена, как правило, обращаются к литературе.
ЗГ: Это правда. С одной стороны, славянские литературы достаточно дидактичны и нравоучительны по своей природе. А с другой, несмотря на то что большинство так или иначе пребывает в поисках «сладкой жизни», бессобытийное существование не пробуждает интереса к искусству.
ВБ: Изобразительное искусство иллюстрирует эту особенность очень хорошо: возьмем реалистический образ — скажем, натюрморт, — который предельно точно и тщательно выписан. Это искусство? Нет, конечно. Художник должен привнести некий хаос в эту картину: бросить что-то на пол, нарушить ясность и безжизненность композиции, добавить какие-то необычные краски. Только тогда у картины появляется шанс стать интересной или считаться произведением искусства.
То же справедливо и в отношении литературы. Эта азбучная истина никогда не доходила до советских руководителей. Еще со времен Ленина вожди требовали от писателей изображать в своих работах что-то вроде этих натюрмортов. Каждый герой произведения должен был обладать исключительно положительными чертами характера, чуть не сверхчеловеческими: образцовые родители должны были иметь исключительно хороших детей, которые, вырастая, становились бы точно такими же деятельными и инициативными, как и их правильные родители. Короче говоря, только в том случае, когда главный герой представлял собой добродетели социалистического общества и в социальном, и личном плане, произведение считалось хорошим. Нашим руководителям просто не под силу было понять, что литература не работает таким образом. У нас было немало писателей, которые искренне пытались воплотить эту безумную идею в жизнь, называя ее соцреализмом, но их произведения, несмотря на тяжелый труд и старания, всегда оказывались несостоятельными.
431
Напомню, что разговор происходил до 11 сентября 2001 года и последующего разгула терроризма в мире.