ЗГ: А что вы скажете о белорусских писателях, таких как, например, Иван Шамякин?[479] Он, кажется, при любой власти в фаворе. Вообще-то, мне его жизнь в литературе напоминает жизнь Микояна в политике, который прослужил у коммунистических лидеров «от Ильича до Ильича».
ВБ: Да уж, это словно о нем. Шамякин был прославляем при Сталине и сейчас является первым писателем при дворе Лукашенко.
ЗГ: Будучи хамелеоном по натуре, он легко меняет цвета. Но его сердце остается прежним.
ВБ: Это правда: нам всем дано только одно сердце (улыбается).
* * *
ЗГ: Василь Владимирович, мы обсудили много тем, а вашего участия в политике практически не коснулись. А ведь вы активно участвовали в ней больше двух десятилетий. Сейчас вы стараетесь избегать этого вида деятельности. Можно спросить — почему?
ВБ: А почему я не в Беларуси, а здесь? Когда появилась надежда на положительные изменения на родине, я действительно старался поддержать эту надежду реальной работой. Я принимал участие в руководстве Народным фронтом, много писал, выступал на митингах и демонстрациях, которые могли помочь делу… А когда понял, что наш народ на этот момент предпочитает старый образ жизни, близкий к советскому, если не хуже, я решил остановиться. Стало невозможно и бессмысленно продолжать такого рода работу. Белорусское руководство отрезало все пути общения с народом, постаралось создать мне репутацию буквально преступника. Тогда я уехал за границу, чтобы продолжить писать. Может быть, таким образом я смогу быть полезным нашему народу. Время рассудит…
ЗГ: Оно уже сейчас все расставляет на свои места. Вы занимаете законное почетное место в белорусской истории и белорусской литературе.
ВБ: Я в этом не уверен. А если вы об известности, так ведь она в действительности не имеет значения. Я настроен продолжать писать, и это единственная моя цель в жизни.
ЗГ: Василь Владимирович, вы уж извините меня за патетику, но ведь и вправду многие русские читатели считают вас гордостью послевоенной литературы. И у вас великолепный русский литературный язык. Тем не менее вашим рабочим языком был всегда белорусский, и прежде вы никогда не думали менять его на русский. Может быть, сейчас, когда в Беларуси создалась для вас такая тяжелая ситуация, а в России больше читателей открыты вашему слову, вы бы подумали о том, чтобы переключиться на русский?
ВБ: Я никогда этого не сделаю. Конечно, мой русский вполне соответствует тому, чтобы на нем писать. Он улучшился благодаря моей переводческой практике. Но зачем мне это делать? Для чего? Я считал бы такое «переключение» чудовищным предательством по отношению к моему родному слову, и, конечно, в первую очередь к себе самому.
ЗГ: Вы были всегда терпимы к белорусским писателям, пишущим по-русски.
ВБ: Я и продолжаю думать так: у каждого белорусского писателя есть право на выбор языка: русский, еврейский, татарский или белорусский. Лично я выбрал себе право писать на своем родном, белорусском.
Послесловие: Не говори с тоской: их нет…
Жизнь символична, следовательно, она прекрасна…
Нет больше с нами защитника Беларуси…
Мы жили, отрезанные от нашего прошлого, от нашего собственного сознания, от нашей истории. В том числе и недавней — истории минувшей войны. С течением времени память о ней активно заменялась пропагандистскими схемами, а ее великая правда — подменивалась правдоподобием, удобным для тоталитарной партии… У правды в историй — однозначная функция — у нее берут уроки. Ложь же родит только ложь, никаких иных уроков, кроме новой лжи, из нее не выходит.
Смерть Василя Быкова, наступившая 22 июня 2003 года, ровно в годовщину начала Великой Отечественной войны, оказалась столь же символичной, как и многое в его жизни.
479
Иван Петрович Шамякин (1921–2004) — один из самых плодовитых белорусских советских писателей.