Утром Клавдия, повстречав доктора, вкрадчиво сказала:
— Петр Федорович, хорошо бы унтеру еще с месяц полежать.
— Дома поправится.
— У него дом порушен, один на божьем свете остался, — солгала она.
Петр Федорович подумал и разрешил:
— Ладно, пусть пока полежит.
Василий ждал, что не сегодня-завтра Клавдия уведет его, по проходили дни, а она не торопилась. «Передумала, — решил он, — может, и к лучшему».
Зима в тот год была лютая, с обильным снегопадом. Люди мерзли в домах. В Казани не хватало хлеба, молока, мяса, мыла, сахару, но все знали, что владелец завода ядровых, яичных мыл и разных свечей в Ново-Татарской слободе Иван Пекин живет припеваючи, что война ничуть не помешала торговому дому Рама на Воскресенской улице припрятать товары, а большой магазин шелковых, шерстяных и полотняных заводов Барышова, что на углу Проломной и Гостинодворской, торгует хотя и не бойко, как до войны, зато с не меньшей прибылью.
На исходе января Василий заметно поправился, поздоровел. Раны не так сильно тревожили, теперь он мог лежать и на спине.
Клавдия предупредила его:
— Завтра на тебя выпишут в канцелярии документы. Вечером пойдем домой.
На другой день она принесла ему сапоги, шинель, ремень, чистые портянки, выстиранную гимнастерку и помогла одеться. Василий достал из-под подушки кресты и медали, прицепил их к шинели, сорвал погоны, снял с фуражки кокарду и пошел за Клавдией на улицу. Впервые за много месяцев он глубоко вдохнул в себя морозный воздух и словно опьянел: голова слегка закружилась, и тут же подкосились ноги.
Клавдия взяла Василия под руку, и они медленно пошли по хрустящему снегу. В безоблачном небе светила луна. Мимо промчалась тройка с колокольчиками, и звон их быстро замер вдалеке. От лунного света падали косматые тени на белый, как рафинад, снег. Идти пришлось долго, и Клавдии было приятно касаться плеча человека, который ей нравился.
— Придем домой, я быстрехонько растоплю плиту, сварю картошку, согрею чаю, поедим и ляжем спать. Рано утром сварю чего-нибудь, а днем ты подогреешь и поешь, — говорила она с видимым удовольствием.
Василий слушал и не знал: то ли радоваться, то ли печалиться. Шел он в дом, где ранее хозяйничал другой, ныне пропавший без вести солдат, шел в дом к женщине, которая была старше его, и не знал, зачем идет, но, чувствуя, как мороз пробирается под худую шинель и щиплет его, понимал, что сейчас ему не найти другого выхода.
Клавдия привела его к небольшому домику, отворила дверь и чиркнула спичкой. Лохматые тени закачались на полу и стене. Потом зажгла лампу, поставила ее на стол и принялась хозяйничать. Пока она растапливала печь, Василий чистил картофель. Шелуха тихо шлепалась из-под ножа в помойное ведро. Он обратил внимание, что некрашеный пол был вымыт по-деревенскому, с дресвой.
После ужина Клавдия указала Василию на кровать:
— Разбирайся! Спать будешь здесь.
До утра Василий проспал непробудным сном.
Дни потекли медленно, скучно, не суля никаких надежд. С утра Василий уходил из дому, бродил по городу. Любил постоять у здания университета на Воскресенской улице. С какой радостью он перешагнул бы порог и сел бы за парту, ведь у него за плечами всего-навсего церковноприходская школа. С благоговением смотрел на памятники Лобачевскому и Державину, досадуя, что бедность заставила продать себя в рабство питерскому купцу, в доме которого даже книги были под запретом.
Однажды, когда он возвращался домой, его остановили два черноглазых мальчика.
— Дяденька, — не без робости сказал один из них, — смастерили бы нам револьверы.
По лицу Василия скользнула добрая улыбка.
— Из чего?
— Дерево мы вам принесем, но только вы сделайте всамделишные, вы ведь солдат.
— Да вы почем знаете, кто я и где живу?
— Знаем, у тети Клаши.
Вывернуться никак нельзя было, да и стоило ли — досуг весь день.
— Ладно, сделаю, но только не судите строго, если коряво выйдет.
На другой день ребята принесли две деревянные чушки и фольгу.
— Вы наши револьверы оклейте серебряной бумагой. Настоящие будут.
Василий смотрел на них и завидовал: вот она, детская беспечность!
— В школу ходите? — поинтересовался он.
— Денег нет, — грустно сказал меньший паренек.
«Значит, и у детей свои беды, — подумал он, — даром позавидовал им».
— Тебя как зовут? — спросил он у старшего.
— Сергей Максимов.
— Грамоту знаешь?