Где бы ни был Василий Львович, он всегда развлекал московское общество, читал с удовольствием свои и чужие стихи, сыпал в беседах остротами, с воодушевлением играл в домашних спектаклях, заполнял альбомы русскими и французскими стихами, словом, «возбуждал улыбки дам / Огнем нежданных эпиграмм». Некоторые его рассказы, экспромты, буриме сохранили для нас дневники и воспоминания П. А. Вяземского, С. П. Жихарева, М. А. Дмитриева.
«…генерал ожидал какого-то почтенного гостя, между тем необходимо было ему нужно отлучиться из дома. Он приказывает жене принять гостя и сказать, что он тот час возвратится; вместе с тем строго наказывает ей не пускаться в дальние разговоры, а говорить только о самых близких и домашних предметах. Гость приезжает, — „что это за панталоны на вас? — обращается она к приезжему. — У моего мужа платье совсем не так сшито“. Призывает она камердинера мужа и приказывает ему принести жилеты и панталоны барина. Приносят. Генерал возвращается домой и застает выставку. Вот картина! (Рассказано В. Л. Пушкиным, современником этих событий.)»[235].
«Помню в доме Апраксина представление трагедии Вольтера, Альзира, в старинном переводе Карабанова, впрочем, довольно близком и не лишенном достоинства. Тут подвизались Кокошкин, двоюродный брат его, тоже Кокошкин, с женою своею и поэт Иванов. Если Федор Федорович был довольно сухощав, то два другие дородством своим занимали на сцене довольно видное место. <…> Василий Львович Пушкин… по добрым свойствам своим, не очень задирчивый в эпиграммах… <…> выходя из театра, сказал довольно забавно»:
«Намедни какой-то помещик Перхуров, отставной прапорщик и громогласный толстяк, в великом раздражении на французов кричал в Английском клубе: „Подавай мне этого мошенника Буонапартия! Я его на веревке в клуб приведу“. Услышав грозного оратора, Иван Александрович Писарев, только что приехавший из деревни, скромный тихоня, спросил у Василия Львовича Пушкина: не известный ли это какой-нибудь генерал и где он служил? Пушкин отвечал экспромтом:
Иван Иванович говорит, что Пушкин и не воображает, какая верная и живая биография заключается в его экспромте»[237].
«Однажды Василий Львович Пушкин, бывший тогда еще молодым автором, привез вечером к Хераскову новые свои стихи. — „Какия?“ спросил Херасков. — „Разсуждение о жизни, смерти и любви“, отвечал автор. Херасков приготовился слушать со всем вниманием и с большою важностью. Вдруг начинает Пушкин:
Херасков чрезвычайно насупился и не мог понять, что это такое! — Это были bouts rimés, стихи на заданные рифмы. <…> Важный хозяин дома и важный поэт был не совсем доволен этим сюрпризом; а Пушкин очень оробел. Дядя мой сказывал, что это было очень смешно»[238].