Воротился с царского пира князь Василий Иванович Шуйский как побитый. Сказал себе:
— Эх, боярин, боярин! — и вспомнил слова Андрея: «Борис твой одногодок, но он обскачет тебя». Как в воду глядел!
До того Василий Иванович раздумался, что заболел. Многие заболели. Как же не заболеть?! Царь, погуляв неделю, пальнул из ста семидесяти пушек разом, повторил залп и тем закончил праздник. На другой же день отправился к Троице с царицею, а с ними пошел царицын полк! Один Годунов до такого мог додуматься.
Кто он после этого, царь Федор, самодержец или царицын пленник?
Болели бояре.
Годунов, озолотив себя с ног до головы, не на бок повалился, но бодро принялся служить государю.
Война на Волге и в землях черемисов шла свирепая; Борис Федорович послал к татарским мурзам, к старшинам черемисов людей рассудительных, сговорчивых. Мир вдруг устроился сам собою, вражда иссякла.
Годунов, уведя полки, прислал строителей. Один за другими пошли расти города: Уржум, Цывильск, Савчурск, Царев-город, тот самый, что потом Царицыным звался. Не Грозному, а Годунову обязана Россия действительным приобретением Сибири, не при царе-воине, а при блаженном царе построены были Пелым, Березов, Сургут, Тара, Нарым, Томск, множество других крепостей и крепостенок. При царе Федоре Ивановиче по воле Годунова населена Сибирь людьми северных земель: пермяками, вологжанами, вятичами. Немало и московских людей отправилось в новые края, чтобы дать корень сибирскому народу. Уже в 1586 году в казну поступило полмиллиона беличьих шкурок, двести тысяч соболей, тысячи и тысячи драгоценных мехов черных лис, куниц, бобров, горностаев.
Кончилось вечное нищенство государевой казны. Как можно было этакое простить выскочке Годунову?!
Борис Федорович знал, отчего пасмурна боярская Дума, знал — прощения ему, невиновному, вовек не дождаться от князей и княжат, и все же делал доброе для них.
Облагодетельствовал Шуйских.
Князь Иван Петрович получил в собственность доходы Пскова и его пригородов: таможенные пошлины, кабацкие и прочие сборы шли ему на жалованье. Подобного кормления не удостаивался ни единый воевода.
Начал службу юный Александр Иванович Шуйский. Во время приема литовского посла Лукаша Сапеги сидел с братом Дмитрием и с боярином Степаном Годуновым на Кривой лавке. Федор Никитич Романов, будущий патриарх, занимал место на той же лавке ниже князя Александра.
Истомившегося князя Василия Ивановича Годунов отправил воеводой в Смоленск, а князю Андрею, вернувшемуся в Москву, пожаловали чин боярина.
После опалы у царя Ивана Васильевича старший Шуйский попал в тень брата. Андрей выказал себя умелым воеводой, побил самого Делагарди, снискал благодарность смоленских горожан, особенно купечества и духовенства.
Когда-то, собираясь на службу к Грозному, князь Василий готов был слушать советы любого, кто знал царя и его порядки. Теперь, принимая у брата дела, лишних вопросов не задавал.
Андрей — легкий человек. Едва появился в Москве, всем стал нужен: боярину Ивану Федоровичу Мстиславскому, богатейшему московскому гостю Федору Нагаю, митрополиту Дионисию, а с архиепископом крутицким Варлаамом Пушкиным у князя завелась умная дружба: книги вместе читывали. Князь Василий Иванович глаза на чтении попортил, но никто из иерархов не поспешил пригласить его на мудрую беседу. В счастье все дело! Но упаси нас Боже примеривать чужое счастье на себя.
Настрадался Василий Иванович, глядя на скорые успехи Андрея. Да и дела перед отъездом пришлось устраивать не самые веселые. Василиса снова была беременна, и уже он сам, без вмешательства Дарьи, отправил свою милую в Шую. Снабдил деньгами, чтоб купила большой дом, с двором, с землею. Дал вольную, самой и детям ее, строго наказал архимандриту Луке учить и воспитывать детей Василисы по дворянскому обычаю.
За день до отъезда князю ударил челом Федор Старой.
— Господин! Ты обещал наградить меня за службу.
— Я не забыл! — ответил Василий Иванович. — Но я хочу наградить тебя потом… Теперь ты нужен мне, от тебя большая польза.