– Еще слово, Егор, и ты получишь! – Ласково произнесла напряженная ведьма, с искусственной улыбкой.
– Молчу-молчу! – Подняв руки вверх, примирительно произнес дядя, садясь за стол и закидывая, одну за другой, печеньки в рот.
– Стоп! Что? Егор? – Подпрыгнув, воскликнула ля…эх, воскликнула лягуха и уставилась на того, кого знала, как Горыныч.
– Серьезно? – Неверяще произнес мужчина, с глазами полными слез. – За столько месяцев, ты так и не узнала мое имя?
– Э-э-э, – протянула я, смотря на ехидную улыбку Яг. – Прости?
– Злая ты, племянница! Безразличная ко всему! – Актер из змея никудышный. Третий за сегодня. Чтоб меня молнией в одно место! – Мам, если можешь, то не расколдовывай! Пусть мучается!
– Чего? – Вскричала я, вставая на ноги и уперев руки в бока. – Я, между прочим, не знала твоего имени, так как никто его не произносил! Да ты и сам его не говорил! Я и не знала, что Горыныч не твое настоящие имя! А теперь, за мое незнание, ты хочешь чтобы я гуляла лягушкой хрен пойми сколько? Кто еще из нас злой!
– Горыныч – мое имя, только звериное, так сказать. А первое, все же, человеческое – Егор. – Посмеявшись, сказал дядя, довольный моей реакцией. Ух, вдарить бы ему, но достали. Все и сильно!
Сев обратно, решила помолчать ради рождения мента и успокоения эмоций.
Если так задуматься, то начиная с того дня, как я встретила Серафима, спокойствия у меня не было от слова совсем. Одни сплошные эмоциональные качели и гневное истребление нервных клеток. Забавно, что поначалу все было более-менее интересно и, в какой-то мере, даже веселило меня очень, но потом, стало только раздражать.
И, ведь, с Костей у нас по пальцам можно пересчитать минуты спокойствия и отдыха в тишине. С начала отношений нас вела безумная страсть, что с ссорами разгоралась лишь сильнее, а во снах притягивала друг к другу так, что, просыпаясь, пытались рассоединиться от непонятного связывания тел. Спустя два месяца страсть поутихла и пришли другие чувства: нежность, забота и ревность. Последняя была всегда и везде, и действовала в двух направлениях. Я злилась, что он улыбнулся какой-то девушки или бабушки (угу, совсем того стала, но пример известного артиста был пред глазами), а Костя скрежетал зубами и рычал каждый раз, когда со мной рядом оказывались мужчины, и причем не важно, они что-то спрашивают, делают обычный комплимент или просто стоят рядом. А момент, когда я встретила бывшего и мы разговорились о наших знакомых, вообще вспоминать не хочу! Одним словом – это были трешаки! Как мы не сожгли квартиру – еще вопрос.
Стоит ли дать еще один, тысячный, шанс для нашего мнимого счастья!? Мнимого? Неужели, оно было мнимым, а не таковым? Неужели, мы, кроме разрушений и ежедневного торнадо, не принесли ничего в жизни друг друга? Мы ослепли от страсти? Или раньше, когда Косте рассказали про суженную, а я придумала себе идеал-обман, который таинственно скрывался за маской? Может, не слепота? Может, это все же была попытка? Попытка быть счастливыми. Быть любимыми. Быть с тем, кто с первой секунды стал родным? Нет! Я пытаюсь оправдать то, что мы не решались закончить. То, где мы с зубными скрежетами и сжатыми кулаками, шли на маленькие уступки оправдывая это словами любви. То, где каждый из нас жил под тяжелой иллюзией, что многие называют счастье. Но, счастье не такое! Оно легкое, светлое и долгожданное. В нем есть: и улыбка, и тепло, и желание летать! А у нас же… у нас сломаны крылья и перекошеные лица, что пытаются всех обмануть, пытаясь делать лживую улыбку счастья…
Бабушка права. У нас – нездоровые отношения, в которых нет того, на чем они стоят – доверия. Ни мимолетного, ни минутного, ни постоянного. Никакого!
Больно. Больно осознавать, что все-таки придется ставить жирную точку и идти каждому своей дорогой. Серой, молчаливой, спокойной… дорогой.
Быстро смахнув слезу, понадеялась, что никто этого не заметит. И если Яга со змеем перекидывались словами и на меня не обращали внимания, то спаситель заметил мой жест и нахмурился. Отвернувшись от него, хотела прыгнуть к папане и привести того в чувства, но он оказался быстрее.
Резво подпрыгнув на ноги, он застонал и схватился за голову, поморщившись. Возмущено посмотрел на бабушку и обижено буркнул:
– Больно, вообще-то!
– Правда? – Деланно удивилась ведьма, чуть оскалившись.
– Правда! – Прошипел Декабрь (ну не могу его Димой звать!) и, усевшись за стол, приватизировал себе мой чай.