— Не! Мамка муку наказывала принести.
Мужик вопросительно глянул на хозяйку, вздохнул и ухромал в дальнюю комнату. Вернулся с небольшим белым мешочком:
— На! Вместе с тарой забирай!
— Мало! — выпалил Ленька.
— Ишь ты какой! — вдруг рассердилась хозяйка. — Мало ему.
Она кинула шалью в Леньку:
— Забирай свое барахло… А мы тебя накормить хотели досыта.
Ленька испугался. Как же домой без муки? Вот она, рядом, махонький, конечно, мешочек, даже не мешочек, а кулек. Но ведь мука там. Унесут сейчас ее — и всё пропало. Вон колченогий уже зацапал мешок. И Ленька сказал:
— Ну, корми.
Перед Ленькой поставили миску пшенной каши, ломоть душистого домашнего хлеба и кружку молока.
Сначала Ленька решил глотнуть молока. Он глотнул, да так и не смог оторваться от кружки — все выпил. К тому же в ушах стояло веселое, вкусное слово «досыта».
И точно — кружку ему снова долили.
Ленька ел и размышлял про себя:
«Не продешевил ли я? У этих куркулей не убудет, а нам-то на сколько дней той муки хватит?»
Он доел кашу, но из-за стола не выходил. «Досыта так досыта. Так счас наемся, чтоб неделю на жратву не тянуло, и деду что-нибудь прихвачу».
Вскоре хозяйка начала бурчать:
— Че это за городские пошли, сам с клопа, а жрет, как медведь.
…К тете Груше Ленька пришел, когда уже смеркалось. Она встретила его у ворот:
— Дедушка твой помер!
Гробов в деревне не было, и делать их было некому.
На другой день деда завернули в чистый половик, погрузили на двухколесную тележку и свезли на погост.
Часто меняясь, тетя Груня и Ленька выкопали неглубокую могилку, застелили ее еловыми ветками. Снаружи края могилки облепили густым пахучим дерном.
Когда пошли к деревне, Ленька оглянулся: кладбище пригорюнилось на взгорке. У подножия горы горбились и кривились старые деревянные кресты. А выше на поздних могилках поблескивали жестяные звездочки. Дедова могила ютилась внизу, и на ней не было ни креста, ни звезды.
Муки хватило ненадолго. Снова по утрам канючил Сашка:
— Мам, пошли меня за хлебом. Мам, ну пошли!
— Пусть сходит, Леня? — неуверенно спрашивала мама.
— Сам схожу, — отрубил Ленька. — Этого живоглота только пусти — опять пайку ополовинит.
— А сам-то, сам-то, — зло ощерился Сашка. И вдруг взревел: — Мам! А Ленька от пайки Доходяге отламывал. За так давал.
— Ой, ребята, надоели вы мне, — мама горестно подняла руки, — ступайте оба, что ли.
Ленька сунул в пистон[5] хлебные карточки и вышел на улицу.
Сашка плелся рядом, надоедал:
— Лень, ну дай я один схожу…
У магазина гудела толпа народа — сегодня десятое июня, начало декады, да еще воскресенье! Обычно к концу десятидневки очередь в магазине убавлялась — большинство съедало паек на два-три дня раньше. Теперь же густая толпа упруго раскачивалась, стараясь втиснуться в узкую дверь.
В магазин пускали «по десятку». Отсчитают десять человек, и, пока они не отоварятся, очередной десяток ждет.
Братья Лосевы подошли к магазину.
— Лень! Давай я тебя отоварю! — Это Алька Кузин откуда-то вышмыгнул. — Я новый метод придумал.
Взяв Лосевские карточки, Алька исчез так же быстро, как и появился.
— Видишь, народу сколько, — сказал Ленька брату.
— Я подожду, — нахохлился Сашка.
А Алька уже в очереди крутится.
Сбоку от дверей сбивалась группа мужиков — воскресенье сегодня. Поднаперли мужики, отодвинули крикливую очередь.
Алька уже среди мужиков, просит:
— Дяденька, подсадите-ка меня!
— Куда подсадить?
— А вверх! Хохоту будет!
Кто же посмеяться не любит! И вот уже Алька, шустро перебирая руками-ногами, бежит-ползет по многоголовой очереди. Раз — и не стало Альки, исчез у заветной магазинной двери.
Шум в очереди, серчают бабы:
— Ну ладно, мужики нахальничают, их всего — ничего. Но ведь и пацаны обнаглели — по головам шастают.
— Этот вертлявый второй раз уж эдак делат, — вздымает старушка в черном платке.
Отоварившихся выпускали с заднего хода. Вскоре и Алька оттуда появился, в руках буханка без горбушки: меньше получают Лосевы, нет теперь дедушкиной пайки.
Алька из магазина вышел, как будто с чертями в карты играл. И на себя не похож — глазки бегают, руки трясутся, лицо мокрое. Сунул Сашке Лосеву хлеб и карточки:
— Шпарь домой.
Ленька взбрыкнулся было: опять Сашка хлеб ополовинит, но Алька торопил.
— Пойдем, Лень, пойдем! Сказать кой-чего надо.
Они убежали к сараям. Залезли к себе на чердак. Алька зачем-то заглянул в щелку, потом снял носок с ноги: