Кто-то втянул в глубоко в горячий слюнявый рот её сосок, потом прикусил. Мгновение было даже приятно, но укус вызвал реакцию как на неудачное попадание стоматолога – нервная боль стрельнула аж в затылок.
─ Да вы что!?!
Но тут она почувствовала, как ей разводят в разные стороны бедра, даже холодом на миг повяло на так резко открытую писечку. Только хотела смутно пожаловаться на это, как сквозняк сменился жаром.
Ей раскидали ноги и, придерживая руки, голову, икры, без всякой подготовки засадили внутрь какую-то дубину. Да уж. Ощущение было новым. Рассказ второй из подруг был более точным, вот только такой массаж вовсе не был «интересным». Сквозь подступающую апатию: все равно уже ничего не изменить теперь, неожиданно пробился юмор. «Вот так Штирлиц в лесу и напоролся на сук, - подумала, и едва истерично не заржала.
И лучше бы она выпустила этот смех, потому что её безвольное от боли и алкоголя тело, как раз в этот момент практически растянули на поперечный шпагат и пропихнули дубину ещё глубже в неё.
Она уже в голос заорала от боли, попыталась вырваться и получила такой удар в солнечное сплетение, что тело моментально расслабилось. Словно кости расплавились, мышц не чувствуешь. И воздуха не хватает.
Разинула рот, собираясь не заорать даже, ─ задыхалась, ─ воздуха в грудь набрать, в рот сразу полезло что-то не нужное. «Сдохну ─ задохнусь просто!» ─ мелькнула мысль. И тут пришла щемящая боль ─ и снова снизу, из места такой чувствительности, что сама она редко его и касалась ─ разве обслюнявленным пальчиком. И то ─ не так глубоко. Она и не подозревала,, что там ─ можно настолько в глубину!
Чужеродная огромная орясина, которую после первого тычка она и не ощущала внутри после тех первых двух тычков, начала втискиваться, тыкаться вглубь и в стороны. Этой посторонней хреновине было очень тесно внутри Васьки, она нелепо и мерзко тыкалась, в какие-то мгновения причиняя невообразимые болевые ощущения. Сравнить разве с пьяным дантистом, удаляющим старым сверлом живой нерв из непротравленного зуба? И вдруг «дубинушка» ухнула, резко ударила ещё глубже. От грубейшего вторжения, дико больно терзавшего самое нежное, обычно потайное место её тела, у неё внутри что то лопнуло, вспыхнуло непривычной стыдной болью, «словно взорвалось» ─ и Васька поняла, что мечта осуществилась, – она стала женщиной.
Её терзали ещё некоторое время, но не били больше, так как после того жуткого удара под дых она больше не сопротивлялась, – в отличие от подруги.
─ С дивана, где та пыталась сопротивляться «бывшему своему Алёше», до Васьки доносились крики вперемешку с истеричной матерщиной на два голоса и звуки ударов.
─ Да вы что творите, пидоры, козлы, я к вам за это таких приведу боксёров..Ррруки! Тварррь позорррная убррррал рруки пррочь!… Ай! Аааааа... ─ теперь орала уже и Анжеличка. Уже не с гневом, от боли. Всем голосом.
Голос сорвался. «Вот я кричала бы, тоже бы только ─ ещё и связки порвала бы» - тупо подумала Васька, ощущая себя омерзительно влажной с ног до головы. Сейчас уже кричать было сложно: в рот постоянно запихивали члены, но это не было больно. И унизительно уже не было. В короткий миг опять стало даже смешно: такие маленькие, вот три сразу запихнули, не придурки ли, зачем им это? И вовсе не «горячие», как уверяла подруга, склизкие. Она опять оказалась на грани идиотского хохота. Только… Если они такие маленькие тут – почему такие огромные становятся там, внизу?
─ О, ротик рабочий, пиздёнка тока не растрахана ─ удовлетворенно и даже гордо (ему-то чем гордится?) ответил чей-то голос. Неужели сказала вслух?
Её вырвало, за что ей не сильно досталось: деловито вытерли лицо и пол ошметками её же блузки, дали легкий подзатыльник, подняли и посадили на член одному из. Она даже не видела, кому ─ а вот от этого вовсе не засмеялась, а чуть не заплакала. Слезы, правда, текли давно, просто Васька сама об это не знала. Но и порыдать ей не дали: стали раскачивать на этом сучке (сучком он и показался в сравнении с разорвавшей ей всё дубиной) как на детских качелях – влево-вправо, вверх-вниз, вперед-назад.
Крики и громкое мычание ─ когда подруге затыкали рот, ─ под ритм сильных ударов и матерных выкриков, продолжали доноситься с другого конца комнаты. Вот от этого она ощутила стыд: Василисе было стыдно туда посмотреть. Она старалась как-то снова не рухнуть опять на пол, тоже больно же, хотя с бревном внутри было больнее, – сидеть на члене между расставленных колен оказалось трудно, неустойчиво, а её ещё и раскачивали зачем-то.