Там была скала высоко над морем, такая, что лишь один человек мог сидеть на ней, свесив ноги вниз. Алексей Алексеевич, тогда еще просто Алеша, устроился однажды под вечер на скале, сидел, думал, любовался закатом, немножко грустил… и вдруг оглянулся и увидел незнакомую девушку, и полушутя пригласил ее к себе на колени — больше не было места на скале. А Елена Васильевна, тогда еще просто Алена, сама не зная почему, не задумываясь, забралась к нему на колени, и он обнял ее, чтобы она не упала в море, — и с тех пор так и держит ее, хотя Елена Васильевна часто спрашивает Алешу, что было бы, если бы на ее месте оказалась другая девушка: он бы и ее пригласил, да?
Они говорили о том лете и об удивительной их встрече, и Каштанов вспоминал теплый мягкий камень над пропастью, и шум моря далеко внизу, и то, как он прижимал к себе Алену, еще не зная ее имени, и совершенно не боялся уронить ее. И непонятно огромное солнце, торопливо уходившее за горизонт, чтобы оставить их наедине, вспоминал он, а потом, нарушая уговор, нечаянно стал думать о ребятах.
Он увидел их не учениками и воспитанниками, а юношами и девушками, которые любят или им предстоит еще любить, обниматься, сидеть на скале, обхватив любимую и прижимая ее к себе. В несколько мгновений он перебрал в уме ребят одного за другим и девушек одну за другой, и в эти несколько мгновений успел остро полюбить за каждого и за каждую.
— Ты что, Алеша? — спросила Каштанова.
— Да так, ничего, — сказал Алексей Алексеевич и покраснел.
Глава пятая Кольцо
Позже Каштанов шутя называл эти несколько недель «эпохой больших разговоров».
А началась эта «эпоха» с того, что однажды он спросил Елену Васильевну:
— Скажи, Алена… Вот ты школу кончила… Десять лет в школе училась… Скажи: сколько раз ты с кем-нибудь из твоих учителей одна, с глазу на глаз, по душам разговаривала?
Каштанова задумалась, потом ответила:
— Ни разу. Ни с кем и ни разу за десять лет…
— А ты сама? С кем из учеников твоего девятого класса ты по душам разговаривала?
— С Мишей Логиновым… С Аней Пугачевой…
— Всё? Не густо… А их у тебя, между прочим, три десятка душ.
— Да некогда, Алеша… Столько нагрузок, а еще сиди разговаривай? Ла-ла, ла-ла…
Каштанов вздохнул.
— Конечно, некогда… Конечно, хочется что-то сделать, а не ла-ла… Но без этого ла-ла людям одиноко… И вот смотри, чуть только провинится человек — сразу у нас и время находится и желание. Вот это мы умеем распекать. Умение распекать считается необходимой или даже главной частью педагогического мастерства! Воспитатели-распекатели! А поговорить — не умеем и не знаем даже, с какого бока к человеку подойти, если он ни в чем не провинился.
Но, как говорил всегда Каштанов, «главное в жизни что? Главное в жизни — вовремя спохватиться». Спохватились и положили за правило: каждый день с кем-нибудь разговаривать, по очереди, неторопливо, обо всем на свете — без плана, без задачи, а просто так. Расспрашивать о жизни, об увлечениях, о заботах. И — не ругать, не делать замечаний, не читать нотаций, не говорить о недостатках, ни в коем случае!
Ребята были заинтригованы. Всё видали за девять лет такого не было. Сначала все были уверены, что идет какое-то тайное расследование: кто-то что-то натворил, и вот теперь копают… Предположения были самые фантастические, и идти разговаривать никто не хотел: «А о чем спрашивать будут, а? О чем? Я ничего не знаю!» Но постепенно оказалось, что ничего страшного не происходит, и главное, все, о чем говорят, по всей видимости, остается в тайне. Тогда началось обратное движение: все захотели разговаривать с Еленой Васильевной или Алексеем Алексеевичем по душам, все спрашивали: «А когда меня позовете?» — или просили: «Позовите меня еще, а? Ну что вам стоит?» Много неожиданного открылось в этих разговорах перед Каштановыми — и в ребятах и в себе. Оказалось, что это так трудно — снять с себя шлем учителя и не отвечать на каждую реплику замечанием или сентенцией! Но особенно много размышлений вызвал у Каштановых разговор Елены Васильевны с Клавой Киреевой, королевой Семи ветров.
— Вот вы, когда девчонкой были, Елена Васильевна, БЫ ходили с дворовыми ребятами? — спрашивала Клава.
— Нет.
— Не ходили, я так и знала… Значит, вы и не поймете. — Клава улыбнулась полупрезрительно и повела головой. — Вот приходим мы, значит, в школу, в первый класс, так? Все в бантиках, все в гольфиках, все в передничках белых — все одинаковые. И живем рядом, и родители наши станок в станок работают — ну, во всем одинаковые, так? А с четвертого — пятого класса начинается распасовочка…