Дело и вправду клонилось к «психушке», но Миша объявил наконец, в чем секрет: каждый тьютор превратит свою порцию учебника в 20 вопросов и ответов. Выучить всю физику за неделю — страх и ужас, прямая дорога в психиатрическую клинику. Но выучить 60 вопросов за неделю? 10 вопросов в день? Что же тут страшного? Что невозможного?
— Выучим, — весело сказал Володя Фокин и пристально посмотрел на Игоря. — Выучим!
Игорь поежился:
— Ну, ты вообще живодер.
Это сейчас — разговорчики, сейчас — смеются, сейчас — шуточки, а завтра придется сидеть над этой проклятой физикой! Сейчас они равны, вольны и свободны, а завтра невидимая черта разделит их: с одной стороны тьюторы эти и вся ватага, а с другой — они с Сергеем, и все взгляды — на них, и все внимание — им, как будто они больные…
Одно облегчение вышло: в школу не ходить неделю.
— Занимаемся методом полного погружения: от всего отключились, в голове только физика, больше ничего, — объяснил Миша Логинов.
И еще выяснилось, что заниматься будут у Саши Медведева, — у него родители отдыхать уехали, они с Любочкой одни — с той самой Любой, которая «мэйкапар» учила…
Все продумано, никуда не денешься! Фокин составил расписание: в понедельник начинает он, дает двадцать вопросов и ответов. Час рассказывает, час учат, час спрашивает — и так колесом до середины вторника; с середины вторника и всю среду — Михаил. Четверг и пятница Лапшин. К вечеру в пятницу, по расчетам кучи малы, Игорь с Сергеем будут знать примерно сорок вопросов из шестидесяти.
— Да? — сказал Сергей. — Сорок?
— Сорок, — подтвердил Фокин. — В субботу и воскресенье доколотим, в понедельник сдадите.
Самое поразительное то, что от этой уверенности, от всех этих расчетов, от потрясающей продуманности Игорю и Сергею стало казаться, что все именно так и будет: в будущий понедельник они, целый год физики не открывавшие, каким-то образом будут знать. С тех пор как начала действовать ватага, им всем стало казаться, что решительно все можно сделать, все получится, все у них выходит. Ведь не одна только Таня Пронина переменилась в классе…
Алексею Алексеевичу очень хотелось рассказать физику Лосю о затее Кости Костромина и его друзей, но он удержался. Он только посидел с ребятами в Совете дела, подал идею превратить курс физики в набор вопросов и ответов, а в остальном решил не вмешиваться, и Елене Васильевне вмешиваться запретил.
Он присматривался к ребятам, к действиям Кости и вспоминал, что прежде у них с Еленой Васильевной было лишь одно слово для ребят: темные, темненькие! «Войны и мира» не читали и читать не хотят, учебник физики в руки не брали и брать не хотят, язык — бедный, манеры ужасные, шуточки тяжелые, и эти постоянные скандалы и драки, как у пятиклашек… Темнота…
«Но какая же темнота?» — думал теперь Каштанов, с его новым знанием ребят. Леня Лапшин, у которого «рукиноги дрожат», когда ему чего-то хочется, который мог посреди года в Громославку уехать, а вернувшись, и говорить о поездке своей отказался, все внутри себя держит, расплескать боится или боится выглядеть хвастуном, — он, Леня Лапшин, — темнота? Или Паша Медведев, который, в Ларису Аракелову влюбившись, пишет ей письма в толстой тетради, уже чуть ли не сотое письмо, весь класс об этом знает, и все молчат — ни шуточки, ни слова, ни полслова…
А история с Таней Прониной? А коммунарские дни? А веселые «урюки», «изюмы», «курага» — это что, темнота?
— Мы смотрим на них с точки зрения формального образования, — говорил Каштанов жене, — по классному журналу, по отметкам. Мы бюрократы от педагогики, за журналом детей не видим… А ну как сгорят все наши журналы синим огнем?.. Вот ты представь себе, что в один прекрасный день пожар — и все журналы сгорели, выгорели, спалил их гром… Что тогда? Какими тогда предстанут перед нами ребята?
Но Каштанова не соглашалась с ним.
— Да, — говорила она, — ребята попались действительно неплохие, и вообще нет на свете плохих ребят, присмотришься, так в каждом что-то доброе. И все же темнота, темнота, без «Войны и мира», без Достоевского, без книг, без физики, без «Илиады» Гомеровой — темнота!
— Ну, хватила… «Илиада», — бурчал Каштанов.
— Да, «Илиада»! Почему тебе — «Илиада», а им — нет? Что же умиляться тем, что они хорошие, — а мы-то что им дали? Почему мы их на «Илиаду» обокрали? «Илиаду» у них украли почему?
Каштанов замолкал. Елена Васильевна тоже была права. Права, права, права… Все вокруг него правы! Ну что же…
Ну что же! Зато он теперь знает путь к «Илиаде», знает выход из лабиринта темноты… Он — вместе со всеми в школе — приведет ребят к свету или хотя бы выведет на дорожку с указателем «свет», но это будет не только книжный свет, не только способность и радость читать «Илиаду», это будет свет деятельной жизни, питаемой культурой… Это будет свет добрых отношений и деятельной любви друг к ДРУГУ… Как Костя говорит? «Все на пределе! Иначе зачем?»